Принцесса где-то там - Сергей Сергеевич Мусаниф
Точнее, кричала в основном одна мама, а он тихо оправдывался в ответ. Я попыталась подслушивать, но не слишком удачно, потому что у меня получалось уловить только половину реплик. Кажется, мама утверждала, что это он во всем виноват, а дядя Бэзил говорил, что это не так.
– Это твоя вина! Если бы ты не влез в нашу семью, ничего этого бы не случилось, чертов ты сукин сын!
– Мы этого не знаем, Лиззи.
– Мы знаем! Тебе с самого начала не стоило лезть в ее жизнь! Когда ты ее бросил, это, наверное, было лучшим твоим поступком в жизни, лучшим, что ты мог для нее сделать, так какого черта ты снова тут появился?
– Я же не знал… – тут неразборчиво.
– Ты пытался сделать все правильно, обставить все красиво, и посмотри, чем все закончилось! Я чуть не потеряла мою девочку!
– Нашу девочку.
– Нет! Ты больше не имеешь к ней никакого отношения! Убирайся! Я не хочу больше видеть тебя в своем доме!
– Я не понимаю, в чем ты меня обвиняешь, Лиззи…
Я тоже не понимала, в чем его вина. По моему глубокому убеждению, виноват в произошедшем был только Пеннивайз – Клоун из Ада, а папа Бэзил вообще герой и молодец, убил чудовище и спас мне жизнь, а может быть, и не только ее. Ведь Пеннивайз заманил меня в ловушку, Пеннивайз пытался затащить меня под землю и сделать меня частью своей чудовищной канализационной коллекции…
Мне тогда было двенадцать лет, голова разрывалась от противоречивой информации, вдобавок, меня трясло от пережитого, и многого я тогда просто не понимала…
Как бы там ни было, с того дня папа Бэзил стал приезжать к нам в гости гораздо реже, а Дороти, оказавшаяся детским психологом, практикующим в соседнем городке (а своего детского психолога у нас не было), стала в нашем доме чуть ли не завсегдатаем. Родители еще пару недель не выпускали меня из дома, даже на крыльцо или на задний двор, было много разговоров и с мамой, и с Дороти, и с вернувшимся из командировки папой Джоном, а потом жизнь потихоньку начала налаживаться и возвращаться в прежнее русло.
Дети, кстати, пропадать перестали.
А потом, когда все уже, казалось бы, успокоилось, ко мне пришли кошмары.
* * *
Папа откусил «пепперони» и запил его глотком чая.
– Не лучшая пицца, что я пробовал в жизни, – заметил он.
– Знаю. Зато горячая.
– Это да.
– Надеюсь, у тебя не начнется вьетнамских флешбеков по этому поводу, – сказала я. – Дескать, когда-то в молодости ты со своими безбашенными друзьями…
– Нет, – успокоил он меня. – Это всего лишь пицца.
– Я всегда рада тебя видеть, – сказала я. – Но сегодня ты выбрал не самое удачное время для визита. Я после работы, холодильник пуст, день был тяжелый и все такое.
– Я тебя надолго не задержу, – сказал он. – Просто хотел проверить, что с тобой все в порядке.
– Проверил?
– Вроде бы, – сказал он. – Будь аккуратна, Боб. Что-то назревает, я чувствую это в воздухе.
Я повела носом и не почувствовала ничего, кроме запаха пиццы.
– Ты понимаешь, что я имею в виду, – он улыбнулся.
К сожалению, я понимала.
Когда ты… ну, кто-то вроде моего отца, и уже довольно давно, некоторые вещи ты учишься чуять заранее. Может быть, это просто основанная на богатом житейском опыте интуиция, а может, как-то по-другому работает.
Я в себе подобных навыков еще не выработала.
– Неприятности?
– Скорее всего.
– Только для меня или…
– Скорее, что-то более глобальное.
– Мы справимся, – сказала я. Город переживает локальные катастрофы чуть ли не каждый год, а иногда и два раза в год.
Мы к этому уже привыкли.
– Надеюсь, – сказал он. – Штука в том, что некоторые дела требуют моего отъезда…
– Разве ты не все время там? – удивилась я. – В смысле, в отъезде.
– Очень далеко, – сказал он. – И время там течет не так, как здесь…
– То есть, мы можем долго не увидеться?
– Не исключено, – вздохнул он. – А может быть, ты даже и не заметишь моего отсутствия.
– То есть, опять эта чертова неопределенность, – сказала я. – Все, как обычно.
– Не все как обычно, – сказал он. – Оттуда… я могу не услышать твой зов.
– Буду иметь в виду, – сказала я.
– Ты меня не позовешь, – сказал он.
– Я уже большая девочка, – сказала я. – И научилась решать свои проблемы сама.
А еще мне и того раза хватило. Два года кошмаров и депрессии, которую никакими медикаментами не удавалось побороть.
Хотя, конечно, это и не его вина. Не он же натравил на меня Пеннивайза.
– Ладно, – он доел пиццу и допил чай.
Все это время мы провели в неловком молчании.
– Ладно, – повторил он. – Я уже пойду, Боб.
– Хорошо, – сказала я.
– Будь осторожна, дочь.
– И ты тоже, папа.
– Я тебя люблю, ты же знаешь.
– Конечно. И я тебя.
Он вышел в прихожую и исчез, даже не притронувшись к входной двери.
Понятия не имею, как он это делает.
* * *
До двенадцати лет все вокруг звали меня Бобби, но после того, как это имя использовал Пеннивайз, меня начинало трясти всякий раз, как я его слышала. Для Роберты я была слишком молода, да я и сейчас слишком молода для Роберты, поэтому осталось не так уж много вариантов.
Когда мне будет уже за тридцать, наверное, придет время и для Роберты, а потом, когда я стану еще старше, меня будут называть просто Бертой. А если я таки разожрусь до девяноста килограммов – никто ведь точно не знает своей генетики, и я в том числе – то меня будут называть Большой Бертой.
А пока – Боб.
Это, пожалуй, оптимальный вариант.
Я люблю папу, но почему то каждый раз после того, как он уходит, испытываю облегчение.
В общем, папа отчалил навстречу новым приключениям (я не сомневалась, что это так. У людей вроде него по-другому просто не бывает, и даже совсем не потому, что они этого хотят), а я отодвинула букет в сторону и глянула на папку, которую мне прислали.
Вот ведь зараза этот Кристиан Браун.
Он сдержал свое слово. Обещал прислать мне записи вечером, и вот он, вечер.
И вот они, записи.
Самые натуральные, на самой настоящей
