Невыносимый дар - Анна Сергеевна Одувалова
Мы с Энси направляемся на балкон, на котором значительно спокойнее. Надеюсь, там нам никто не помешает.
Несмотря на то что на улице чувствуется осень и появляться без легкой куртки прохладно, на балконе вполне комфортная температура. Несколько столиков с закусками, выставленные бокалы и совсем мало народа. Парочка у перил. Компания возле одного столика. Две немолодые леди почти у самой двери.
Я беру несколько маленьких бутербродиков, кладу их на тарелку и подхожу к перилам. Ставлю еду и облокачиваюсь, рассматривая панораму города. Здание театра стоит на холме. Его вход обращен в сторону Кейры, а отсюда открывается вид на старую малоэтажную часть Горскейра. Тоже красиво и необычно. Двух– и трехэтажные особняки в пастельных тонах, крыши домов часто переходят одна в другую. Алеющие кроны деревьев, петляющие узкие каменные улочки. С этого ракурса Горскейр другой. Но не менее красивый.
– Спасибо, что поддержала меня, – говорит Энси, устраиваясь рядом со мной, и делает глоток из бокала. – И прости, что я не ответила тебе тем же, когда ты нуждалась в поддержке. Но я не смогла. Я не такая сильная, как ты.
– О чем ты? – удивляюсь я. – В чем ты должна была меня поддержать?
– Я сбежала после того случая у нас в комнате.
– Энси, ты серьезно? – Я с недоумением смотрю на подругу. – Не сравнивай труп и скотское поведение парня! Я переживала, что ты вообще не захочешь со мной общаться. Когда вернулась через несколько дней в колледж и обнаружила, что в комнате тебя нет, еще больше уверилась в этом. Но даже тогда мне не пришло в голову обижаться. Это закономерно. Я бы тоже предпочла, чтобы ничего подобного в моей жизни не было.
– На самом деле тогда совпало несколько моментов. Я хотела с тобой поговорить, а то получилось как-то не очень хорошо, но сегодня мы пересеклись в первый раз после той ночи, – признается подруга. – Эд… Он очень переживал за меня. Сказал, что, несмотря на недовольство родителей, понял, как сильно меня любит, и поэтому расстается со своей невестой и хочет, чтобы мы были вместе. Он забрал меня к себе, и я жила у него все это время. Мне тогда показалось, что это намного лучше, чем ночевать одной в комнате, где нашли труп… Но сейчас не знаю, есть ли смысл у него оставаться. По факту ничего не изменилось. Не знаю, Каро. Я так запуталась…
– В смысле запуталась? Какая путаница может быть? Он сейчас в зале с другой девушкой и делает вид, будто тебя не знает! Неужели ты готова снова простить и сделать вид, будто ничего не произошло?
– Нет, конечно, произошло, и мне больно. И мы об этом поговорим. Но у него очень строгие родители, – вздыхает Энси, а я даже не знаю, что ей сказать.
Для меня это странно. Почему она пытается его оправдать? Это же глупо. Он уже не раз показал свое отношение. Максимум, что светит Энси, – она останется любовницей. И чем дальше, тем сложнее будет разорвать этот порочный круг. Только вот сейчас подруга, похоже, еще слепа и глуха. Печально, но ничего с этим не поделаешь. Мы не можем прожить чужую жизнь и вложить в чужую голову свои принципы.
Мы еще немного болтаем с Энси. Она успокаивается, и мы возвращаемся в зал, встретив по дороге нескольких парней из колледжа. Они тогда пытались заставить меня уйти. А сейчас мило рассыпаются в приветствиях. Меня просто корежит от этого лицемерия. Неужели для кого-то это нормально? Неужели кто-то так хочет попасть в элиту Горскейра, что готов это терпеть? Точно не я.
А вот Энси послушно даже не смотрит в сторону своего парня. А через каких-то десять минут, едва на сцене начинается представление, которым увлеклась невеста Эда, он подает Энси знак, и она послушно убегает, улыбаясь, как идиотка. Не нужно быть провидицей, чтобы знать, куда они ушли. И чем будут заниматься.
Подруга возвращается через полчаса. Со смазанной помадой, припухшими от поцелуев губами и растрепавшейся прической. Я не говорю ничего, но становится немного противно и немного жаль.
Но пришла я сюда не с Энси и не могу весь вечер посвятить ей. Едва я возвращаюсь в зал, ко мне тут же подходит Дар. И больше не отпускает от себя ни на минуту. По настороженному взгляду я вижу, что он о чем-то хочет меня спросить, но сдерживается до тех пор, пока Энси не уходит.
– У тебя все нормально? – интересуется он.
– У меня – да, – отвечаю, задумчиво провожая взглядом подругу. – И не у меня, видимо, тоже, хотя мне это кажется очень странным. Какая же она идиотка… – бросаю в сердцах, и сразу же становится стыдно. Не все умеют рвать по-живому. Интересно, я бы смогла?
– Ну… – Дар пожимает плечами. – С ее точки зрения – нет. Это ее жизнь, значит, что-то в ней Энси цепляет.
– От надежды отказаться очень сложно… Но иногда это единственное правильное решение.
Дальнейший разговор мы прекращаем, так как начинается церемония открытия. Осенний бал открывает совсем молодая группа. Парни в масках и с ангельскими крыльями за спиной. С сильными, пробирающими до глубины души голосами. Пожалуй, лучший выбор. Дар шепотом поясняет, что раньше выступали в основном оперные дивы. Но в этом году вернулась Мара и смогла донести до отца, что Осенний бал – это чествование молодой крови.
Я видела выступление этих парней однажды на закрытии международных соревнований и с тех пор следила за их творчеством. Меня нельзя назвать фанаткой, просто мне во всех сферах нравятся профессионалы. Обычно парни выступают в белых просторных одеждах, и крылья у них полупрозрачные, словно призрачные. Отливают или золотом, или серебром.
Сегодня же они соответствуют яркой атмосфере праздника. За их спинами – настоящее пламя. Интересно, они все стихийники или это какие-то сильные артефакты? В любом случае это нереально красиво. Лица певцов прикрыты масками. Говорят, никто не знает скрывающихся под ангельскими личинами. Дополнительная интрига только подстегивает интерес к их творчеству.
«Ангелом» может быть парень с соседнего двора, а может и кто-то из элиты.
– Интересно, кто они? – задумчиво тяну я, не ожидая ответа.
– А что? – несколько ревниво отзывается Дар. – Ты, как многие девчонки, отдала бы все, чтобы встретиться с ними и пообщаться? Так ведь, Каро?
– Нет, – я качаю головой. – Они красиво поют, у них хорошие образы, но мной движет только любопытство.
– То есть,
