Моё пост-имаго - Владимир Торин
– Хорошего дня, док!
– Процедура не ждет!
Оба констебля приставили пальцы к шлемам, кивнули и гулко протопали к выходу из секционного зала. После чего скрылись за дверью.
Доктор Горрин не шевелился и со стороны могло показаться, будто он просто слушает музыку, звучащую из граммофона, но на деле он вслушивался в гулкий отдаляющийся топот полицейских башмаков.
– Они ушли, – сказал аутопсист наконец, и из-под секционного стола, откинув свисавшую пологом простынь, выбрался Джаспер Доу.
– Теперь вы мне верите, доктор Горрин? – спросил он. – Эти болваны даже не удосужились узнать у паровозников про багаж профессора! Зря вы им все так подробно рассказали.
– Вы ведь понимаете, мастер Джаспер, – угрюмо проговорил аутопсист, – что я не мог скрывать детали вскрытия от полиции? К тому же, я все это рассказывал скорее вам, чем им. Надеюсь, вы обратили на это внимание.
– Конечно, доктор, – сказал Джаспер. – Я непременно сообщу все дядюшке.
Доктор Горрин подошел к мальчику и снова приложил два своих ледяных пальца к его шее, нащупывая пульс.
– Ой, доктор! – рассмеялся Джаспер. – Все со мной в порядке. Инфлюэнца давно прошла.
– Инфлюэнца? Доктор Доу так сказал? В смысле, – он замялся, – вы ею болели в своей поездке?
– Ну да.
– Я очень рад вас видеть, мастер Джаспер. – Доктор Горрин опустил взгляд. – Как я уже сказал вам перед появлением господ констеблей, я полагал, что вы… переехали к своей бабушке навсегда.
«Ну вот, снова, – подумал Джаспер. – Это точно дядюшка! И зачем он им всем такое наплел?»
– Что вы, доктор! – воскликнул мальчик. – Как бы я смог оставить дядюшку здесь одного? Он бы точно пропал без меня.
– Так и есть. – Коронер взял себя в руки, вытащил монокль из глаза и, повернувшись к покойнику, принялся протирать стеклышко платком. – Я надеюсь, доктор Доу отыщет это существо, раз наши доблестные служители закона решили расставить приоритеты иначе.
– Дядюшка сейчас как раз занят поиском существа. Уверен, он уже допрашивает Вамбу.
– Вамбу?
– Туземца с болотной лихорадкой.
Коронер кивнул.
– Будем надеяться, предмет, который был вшит под подкладку профессорского пиджака, поможет вам в расследовании, мастер Джаспер. Я так удивлен, что доктор Доу участвует во всем этом, так удивлен! Я полагал, что хорошо его знаю – и как ему удавалось скрывать от меня свой дух авантюризма?!
– Да уж, – хмыкнул Джаспер и опустил взгляд на продолговатый испещренный насечками бордовый цилиндр, который он все это время сжимал в руке. – Надеюсь, дядюшка и мистер Келпи отыщут вторую половину.
Предмет, который мальчик обнаружил под подкладкой пиджака профессора Руффуса, оказался половинкой записывающего фонографического цилиндра. Было очевидно, что цилиндр разделили намеренно. Зачем? Это еще предстояло выяснить. Джаспер полагал, это сделано, чтобы какие-то важные сведения не достались тем таинственным людям в черном, которые влезли в квартиру профессора и перерыли багаж: кто знает, вдруг они искали именно этот цилиндр?
Доктор Горрин не удержался и еще раз проверил пульс мальчика.
– Ай-ай-ай! – со смехом возопил Джаспер. – Ледяные пальцы! Ледяные пальцы!
После чего попрощался с коронером и убежал.
Доктор Горрин еще какое-то время задумчиво глядел ему вслед, затем вправил обратно в глаз свой монокль и, сунув нос в багровеющую грудину покойника, забормотал:
– Так, что тут у нас?.. Что тут у нас?..
***
«Меблированные комнаты Жубера» представляли собой весьма непритязательное место – слишком гаденькое даже по меркам Габена. Здание, в котором они располагались, находилось в двух шагах от вокзала и было битком набито приезжими. Жилье здесь считалось очень дешевым, но условия… что ж, сами стены буквально делали все возможное, чтобы стать последним пристанищем всякого, кто решит здесь поселиться.
Бедняки, безработные актеры и иммигранты – каждый приволок с собой свой особый уклад жизни. В темных коридорчиках смешались не только различные языки, но еще и болезни, как местные, так и привезенные из различных стран. Под крышей меблированных комнат эти болезни цвели, сплетались в узел и в итоге превращались в нечто неузнаваемое. И если маленькая девочка, сидящая на ступенях деревянной лестницы и прижимающая к груди облезлого, явно выброшенного кем-то на помойку плюшевого медведя, болела чахоткой, то чем болел скелетообразный субъект с зеленой кожей, на котором жилетка, рубаха и брюки висели, будто на вешалке, доктор Доу сходу определить не мог. Но это несомненно было нечто весьма зловредное, так как мужчина громко кашлял и сплевывал прямо на лестницу зеленоватую слизь.
Кашель доносился отовсюду: снизу, сверху, из-за стен. Им здесь пропиталось буквально все. Стены тонкие – постараться, и пальцем можно проткнуть. Все слышно: детский плач, ругань, кто-то кому-то разбивает голову тяжелым чайником. Теснота неимоверная – в каждой комнатке жило сразу несколько человек, а в некоторых их число и вовсе доходило до дюжины.
– Сам он не платит за свой угол. Все оплачивал тот мертвый господин из газет, – пропыхтел невероятно толстый мужчина, медленно поднимающийся по ступеням перед доктором Доу и мистером Келпи. Это был сам Жильбер Жубер, хозяин «Меблированных комнат Жубера».
Стоило постояльцам только услышать его рокочущий голос, как они сразу же начинали прятаться, словно мыши при появлении кота. Захлопали двери, наверху кто-то кричал, предупреждая прочих: «Он идет! Он идет!»
Лестница пронизывала весь дом, словно кишка, и выглядела схожим образом. На ступенях в ржавом свете редких ламп влажно поблескивали склизкие потеки, по стенам ползали всевозможные паразиты, начиная с вездесущих клопов и заканчивая тварями, которых Натаниэль Доу не узнавал.
– Когда оплату внесли в последний раз? – спросил доктор.
– Э-э-э… еще до того, как этот гуталинщик исчез, – ответил господин Жубер. – Но комната была оплачена, и, когда он вернулся, я его не трогал. После утреннего сообщения в газете я уж собирался пойти и выставить его вон: ясно же, что можно не ждать ни пенни от этого нищего чужака. И тут вы пожаловали…
– Он вернулся сегодня, так? Появился впервые после долгого отсутствия?
– Так и есть – заявился, будто его тут ждали, – перемежая слова натужными хрипами, сообщил господин Жубер. – Засел на чердаке и носу не кажет – боится, видать, что выпру его, как увижу.
– Вы не знаете, были у него какие-либо
