Шоссе Петля - Олег Новгородов
Савияк провел собственное дознание, приложив все свое сыскное мастерство, какого и не ожидаешь от такой гигантской неповоротливой туши. Нет, не дознание событий в Москве – там пусть федералы жопу рвут. Савияк хотел реконструировать часть жизни, прожитую Лёвой Контуженным до его последнего, отчаянного броска на амбразуру проклятущей реальности. Но дознание оставило больше вопросов, чем ответов.
Вот смотрите. Лёва ходил по тонкой границе, и с одной стороны был район Опольцево, а с другой - неведомое и не нанесенное на карту Опольцево-2. Там не совсем, как у нас. Там открываются двери, которые мы закрываем навсегда. И, когда равновесие между муниципальными образованиями нарушилось, Лёва постиг нечто фундаментальное и приводящее в ярость. А, может, «нечто» существовало в его мозгах, взболтанных внутри черепа взрывом противопехотной мины. Надеюсь – мы все тут надеемся – что в мозгах. Или мы должны принять, что Сущее включает в себя дьявольскую константу, задуманную не иначе как в самой Преисподней, и даже в небытие приходят исполнительные листы. То же самое, как если тебя выпустили из тюрьмы, а за КПП - новая тюрьма.
Когда речь идет о таком человеке, что тут вообще разложишь по полочкам? Да и Савияк темнит. Но я догадываюсь, почему он встревожился, когда почтальон доставил телеграмму из Смоленской области. Инспектор ведь первым осматривал «бэху», зарывшуюся носом в грунт, и, очевидно, подобрал в кабине некий предмет, которому надлежало быть абсолютно в другом месте. И уверился: предмет не украли, его обронил законный владелец. Потому он и сказал Старпому, что откладывать дальше некуда.
***
Лёва был один-одинешенек на белом свете, не считая соседки Антонины, с которой у него наладились дружеские и взаимовыгодные отношения. То есть, Лёва покупал на неделю продуктов, Антонина варила ему суп в отдельной кастрюле и жарила сковородку второго, и обоих это устраивало. Иногда Лёва обедал у Антонины, иногда забирал тарелки и шел к себе, а иной раз по несколько суток ночевал на кладбище. Тогда Антонина набирала еду в пластиковые контейнеры, паковала их в рюкзак, садилась на допотопный мотороллер и ехала по шоссе Петля к центральным воротам Лосиной Рощи, а там Лёва встречал ее и забирал свой «паек».
Никакой романтики у них с Антониной не сложилось, но они друг о друге заботились. Антонина баба симпатичная, с изюминкой, и, хотя ей за сорок, достаточно здоровая, чтобы родить ребенка. Но какие с Контуженным дети? К тому же, Лёва после армии одинаково равнодушен и к женскому полу, и к выпивке, да и в еде неприхотлив. Антонина поначалу баловала его кулинарными изысками, потом забила на свои старания. От той мины у Лёвы и со вкусовыми рецепторами что-то не то сделалось. Ел себе суп с тушенкой, гречку с тушенкой, и, по ходу, не отличал одно от другого.
Кроме Антонины, Лёва на районе почти ни с кем не общался. Пить он не пил, его и не звали, и о помощи тоже не просили: многие были уверены, что он глухонемой, а языком жестов никто не владеет. Со знакомыми - привет-пока, в разговоры не встревал, в магазин ему Антонина список писала. Придет со списком, на прилавок положит и стоит, купюры в пальцах мнет. В холодную погоду Лёва носил серую с оранжевым ветровку, а в совсем лютые морозы, как прошлой зимой, поддевал снизу болотного цвета свитер. Таким его и запомнили: щуплый, сутулый, взъерошенный мужичок неопределенно-среднего возраста, в альпинистской ветровке.
Была у него привычка, не из обыкновенных, но, опять-таки, безобидная. Лёву частенько заставали на могилах погибших друзей; он бормотал что-то, обращаясь к портретам на надгробиях, или, за неимением таковых, куда-то вдаль. Ну мало ли кто на кладбище с усопшими говорит. Просто тамошним рабочим это как раз не свойственно, они толстокожие, тупо делают свои дела, и мистикой их не проймешь. А Лёва запросто подсаживался к могилкам и вел безмолвный диалог, шевеля губами. Мужики из бригады просекли фишку: если у Контуженного за пазухой бутылка водки, а в кармане кипа пластиковых стаканчиков - значит, собрался корешам визиты наносить. У него много их на Лосиной Роще. Гораздо больше, чем на районе.
Лёва оставлял на холмиках земли стаканчики с водкой. В любом другом месте водку допивали бы бомжи, но на Опольцево их нет, и никто к Лёвиным стаканчикам не прикладывался. Дурь, конечно - мертвецов алкоголем ублажать, но бывает ведь и хуже. Он же не безобразничал, ничего не портил, наоборот - прибирался, даже если и не у друзей, а увидит где мусор, возьмет метелку, скребок, почистит аккуратно. Такие чудаки за порогом шизофрении, как правило, становятся объектами шуток, порой злых и изощренных, но Лёву эта участь миновала. Он был тихий, но не жалкий, его уважали, потому что пахал за троих, и даже доверяли водить катафалк, если штатный шофер Димитрич (по совместительству сторож) уходил в запой. В таких случаях Лёва Контуженный собирался, делал лицо попроще и достоверно изображал гражданина, не состоящего на учете в ПНД. У него и своя тачка была - ушатанная «пятерка», темно-зеленая, с мятой бочиной и треснутой решеткой радиатора. Прав и страховки Лёве, положим, никто бы не выдал, но ездил он получше многих, и гаеры его никогда не тормозили.
Ну так
