Молчание Сабрины 2 - Владимир Торин

Брекенбок снова поморщился – он не любил, когда шутили над его лысиной, но мадам Бджи была единственной, кто умел варить суп, поэтому ему приходилось мириться с некоторыми ее… чрезмерностями и вольностями.

– Ладно уж, – смиренно сказал шут. – Вам виднее… Готовьте себе дальше, не буду отвлекать. Но раз уж я тут, как раз проверю, что ты, – он ткнул сложенным зонтиком в Сабрину, – успела выучить.

– Я? – испуганно спросила кукла.

– Ну да. Ты. Я же не в кого-то другого тычу зонтиком. Тут нельзя ошибиться. Или можно? Заплата! В кого я сейчас тычу зонтиком?

– В гадкую куклу в зеленом платье! – услужливо подсказал Заплата, ощерив в подобии улыбки полубеззубый рот.

– И? – Брекенбок уже устал ждать – терпение было не его коньком. – Что мы выучили?

– Мы? – с дрожью в голосе спросила кукла. Она уже ничего не понимала.

– Проклятье! Ты! – Шут в ярости шагнул к кукле, отчего та испуганно попятилась. – Ты, Сабрина! Горемычная бывшая кукла Гудвина! Что ты уже выучила из своей роли в пьесе?! Хватит выводить меня из себя! Показывай! – велел он. – В смысле, рассказывай!

Сабрина боялась. И стеснялась. Особенно сейчас. Особенно при всех этих неприятных людях, которые только и ждали, чтобы она ошиблась или сделала что-то не так, чтобы поглумиться над ней. Особенно, когда Брекенбок мог ударить ее зонтиком за любое неверно выученное слово, да или просто так, если ему взбредет это в его сумасшедшую голову.

– Не бойся, – сказал Брекенбок, насилу заставив себя успокоиться и быть терпеливым. – Рассказывай, что выучила. Ты же выучила… – в его глазах сверкнули злые искорки, – что-нибудь?

– Да.

– Тогда рассказывай. Ну же!

Сабрина сжала в кулачке бумажку с ролью. Дрожащим голосом она начала декламировать:

– «Я не делала зла, я не думала злое, я добра и невинна, Зритель, отметь же. Отметь же. Отметь же. Отметь же! Но беда приходит ко всем…»

– Хватит, глупая кукла! – прервал ее шут. – Ты выучила не то!

– Но здесь написано! – едва не плача, ответила Сабрина. – Я все учила, как…

Со всех сторон зазвучало насмешливое «у-у-у». Актеры замерли в ожидании наказания за споры с хозяином балагана. Никто (кроме, разумеется, своевольной кухарки) не позволял себе спорить или вести себя хоть сколько-нибудь непочтительно с этим типом в черно-белом колпаке.

– Заткнись, глупая кукла! – прорычал Брекенбок. – Не смей со мной спорить! Ты видишь вывеску? – Он ткнул зонтиком в сторону сцены. – Что там написано? Прочти нам!

– Там написано: «Балаганчик Талли Брекенбока!»

– Может, там написано: «Балаганчик куклы Сабрины»? – уточнил шут.

– Нет, там написано… – начала Сабрина, но хозяин балагана не дал ей договорить:

– Может, там написано: «Балаганчик Талли Брекенбока, но это ничего не значит, и его можно перебивать, с ним можно спорить и, пожалуйста, будьте так любезны, не забудьте попререкаться с Талли Брекенбоком, потому что он дурак»?!

– Нет, там написано…

– Я знаю, что там написано! – рявкнул шут. – Я сам намалевал каждую буковку! Прекрати спорить, дерзкая кукла! Ты не понимаешь, что ты выучила не так?!

– Я не понимаю…

– Тогда я поясню! Бедняжка говорит: «Я не делала зла, я не думала злое, я добра и невинна, Зритель, отметь же!» А дальше поет хор: «Отметь же. Отметь же. Отметь же!» Не ты. Поняла?

– Хор поет. А не я.

– Вот именно. Только попробуй провалить пьесу! – Он снова повернулся к кухарке. – Мадам Бджи, надеюсь, когда я в следующий раз сюда приду, ужин будет готов.

– Да вы не переживайте так, – усмехнулась кухарка. – Скоро все задымится и завоняет с тарелок! Вы, главное, когда уходить сейчас будете в гневе, не стукнитесь лбом о притолоку навеса.

– Хр-р-р, – зарычал Брекенбок на очередную колкость дерзкой кухарки, развернулся и, раскрыв зонтик, покинул навес. Голову, тем не менее, он предусмотрительно пригнуть не забыл.

– Р-р-руки! – крикнула вдруг мадам Бджи и с резвостью волчка подскочила к котлу. – Р-р-руки пр-р-рочь от супчика!

От напора кухарки Проныра отлетел обратно к стене, у которой до того стоял, выжидая, когда появится новая возможность засунуть в кипящее варево палец, чтобы потом можно было его облизать.

– Умоляю тебя, Берта, – заунывно и тягуче протянула еще одна женщина, приютившаяся под навесом. До этого момента она молчала, и Сабрина сперва приняла ее за тюк тряпья, привалившийся к столу. – Хватит этих криков… Голова болит, как будто голова – это шарманка, а кто-то крутит и крутит ручку, перемешивая все внутри. И тут ты еще со своим супом…

– Нет, ну ты видела, Клэри, ты видела? – возмущенно провозгласила мадам Бджи. – Какова наглость! Под самым моим носом!

Неудивительно, что Сабрина не сразу заметила эту Клэри: женщина сидела почти неподвижно, да еще и в весьма странной позе. Уперев подбородок в стол, она неотрывно глядела в мутный стеклянный шар на деревянной подставке, который стоял прямо перед ней. На ее еще совсем не старом лице застыл оттиск вселенской усталости, абсолютной беспросветности и немного… мигрени.

– Это же Проныра, – веско заметила Клэри, не меняя ни выражения лица, ни интонации. – Что с него возьмешь. Так и норовит пронырнуть куда-нибудь. Вот вчера зачем-то сунул нос в мою пудреницу, теперь никак не прочихается.

В подтверждение ее слов Проныра оскорбленно чихнул у стены.

– Вы, мадам Шмыга, несправедливы, – скороговоркой, как будто опасаясь, что у него вот-вот украдут какое-нибудь слово, затараторил в ответ Проныра. – Вы бы, знаете ли, не разбрасывали ваши вещички где попало. А то честные люди могут решить, что оно – брошенное, ничейное, особенно прошу заметить, свободно себе валяющееся и плохо лежащее, и захотят из сугубо научного интереса…

– Ой, оставь, Проныра! – утомленно перебила его мадам Шмыга. – Ты уже давно не законник, и в суд тебя никто не тащит. Хватит крючкотворствовать – голова болит.

– А вы бы в шар смотреть прекратили, глядите, и мигрень прошла бы… – это Проныра уже прошептал себе под нос, опасаясь разбрасываться подобными заявлениями в отношении балаганной гадалки.

Сабрина поняла, что мистер