Сказки тётушки Старк - Катерина Старк
«Еретики ищут подставное лицо, называют его маской. Внедрю к ним своего человека. Возможно так мы выйдем на Анонима».
***
Роджер Меннерс, 5-й граф Ратленд
Люди у сцены беснуются, им нравится. Они смеются вместе с героями. Они плачут вместе с героями. Вместе со словами написанными этой самой рукой и выдуманными этим самым разумом.
Оксфорд говорит, что гордость грех и я не должен чувствовать себя выше кого-либо. Но разве это не противоречит самому существованию аристократии и монархии? А значит я могу гордиться, мне есть чем.
Оксфорд говорит, что мы только в начале пути и предстоит еще очень много работы. И он прав, конечно, прав. Я могу рассказать им не только про другие времена. Я могу показать им другие страны: французский двор, датский двор, Италию, любимую Падую. Истории, которые никогда бы не прожили обычные крестьяне будут будоражить их фантазию и сниться потом годами.
Оксфорд говорит, что вот этот человек на сцене — Шекспир. Сын перчаточника из Стратфорда-на-Эйвон. Никто не знает обучен ли он письму, а все будут знать его, как автора моих поэм и пьес. Что все овации и хвалебные слова, вся слава будут доставаться ему. Это так он пытается усмирить мою гордость? Он не понимает, что мне плевать, пусть хоть женщину назовут Шекспиром. Мне некогда об этом думать, поэтому встаю и оказываю полагающиеся почести своей же маске.
— Шекспир! — кричу и хлопаю пару раз и тут же разворачиваюсь на выход из ложи. Премьеры это очень интересно, но ненаписанные строки зовут.
***
«Чума закрыла все театры и я уехал из Лондона. Оставляю поэму на публикацию Шекспиром, пусть люди отвлекутся. — Р».
«Предоставьте отчет!».
«Маску держат подальше от Анонима. Слуга графа Оксфорда передает ему пьесы и поэмы. Жалование платят исправно, но в детали не вдаются. Окружение графа Оксфорда богато на талантливых поэтов, он постоянно крутится в театральных кругах и очень осторожен в разговорах и письмах. Остается только ждать, что Маске начнут доверять».
«Шекспир написал занятную вещицу. Думаю тебе понравится. Он назвал ее «Укрощение строптивой>>. Отвлекись от бесконечных трудов и посмейся. Тебе будет полезно. — О».
«Теперь Маска пишет пьесы, Эдвард? Еще скажи, что ты пустишь ее на сцену! — Р».
«Она действительно хороша. Представь мне его. — Р».
***
Я принимаю Уильяма в кабинете. Он не знает куда деть перчатки, постоянно вертит их в руках, теребит пуговицы на камзоле и не смотрит на меня. Точнее отводит взгляд каждый раз когда замечает, что я его изучаю.
— Ты все-таки умеешь писать, — мои губы кривит неожиданная ухмылка. Это что я все-таки завидую ему? Оксфорд наверняка напомнит, что зависть тоже грех.
— Обучен, Ваша светлость, — он так странно кивает всей верхней частью тела, будто кланяется.
— Мне понравилась твоя комедия, но есть кое-что… — я специально выдерживаю паузу, чтобы проверить его.
— Я приму любой совет, Ваша светлость.
— Почему Англия?
— Потому, что я знаю свою страну и ее народ, — простой вопрос и простой ответ.
— У меня есть одна идея, должно получиться забавно… — Оксфорд прав, мне надо отвлечься.
***
«Ш. переберется ко мне на время. Работаем над пьесой. — Р».
«Меня допустили до Анонима. Прошу позволения на казнь еретика».
«Веди наблюдение, вникни в их план и только потом».
***
«Укрощение строптивой» продлевают еще на 10 недель. Уилл удивляется, а я говорил Падуя добавит шарма в его сюжет. Итальянская страсть не может оставить равнодушными замерзшие английские сердца.
Я и не думал найти в нем собеседника, но мы все чаще обсуждаем героев и превратности их судеб. Ему не достает образования, начитанности, но… Он посвятил мне сонет. Один из тех, на которых оттачивает свое мастерство.
Я уже называю его мастером? Не может быть.
Посвятил сонет, да. Лихорадка мучает меня, жрет ночами, пьет все соки днем. Я вспомнил пророчество ведьм. Вспомнил сколько еще нужно было бы создать и составил завещание. Позвал Бэкона и Шекспира просил их продолжить наше общее, теперь, дело. Уилл перепугался и через неделю показал…
«Но если смерти серп неумолим,
Оставь потомков, чтобы спорить с ним!»1
Оставь потомков. Как же он не понимает, что плотское не лежит в моих интересах.
Оставь потомков. Ему удобно, он настрогал дочерей прежде, чем ввязаться в это все.
Оставь потомков. Никто не понимает! Мои создания, мои потомки — это пьесы. Как же хорошо, что они не останутся сиротами и не будут страдать от безотцовщины, если я все-таки умру.
***
Уильям Шекспир
Он женился, но что толку если это платоническое? Почему? Неужели его гений настолько застилает глаза, что Роджер не понимает… А я понимаю ли? Понимаю, где его строчки, а где…
Я видел, как затаив дыхание, цветочница следила за первой встречей Джульетты и Ромео, но не могу вспомнить, что из сцены на балконе предложил я, а что он. Я видел, как слезы текли по щекам разносчицы эля и никто не мог до нее дозваться, когда Ромео глотал яд и как она пораженно открывала рот, когда Джульетта пронзала себя клинком.
Смогу ли я разобрать где заканчивается его мысль, а где начинается моя?
***
— Граф Оксфорд попросил и ты просто начал писать Генриха Пятого? — я кладу только дописанные «Много шума из ничего» на его стол.
— Он давно этого ждал, — кивает Ратленд не поднимая взгляда.
Он не отвлекается от пера скользящего по бумаге даже на приказ сменить свечи. Просто склоняется над столом все больше, все ближе придвигает ту одинокую, что еще не догорела.
— Граф Оксфорд?
— Генрих.
Когда Меннерс работает к нему лучше не лезть. Он становится раздражительным, дерганным. А чему я удивляюсь? Будто не знаю, что отвлечь может одно слово и все, потом мучайся часами от того, что мысль ускользнула. Одна такая, ускользающая не дает мне покоя.
— Ты действительно хочешь, чтобы Роджер изобразил Советника Елизаветы в таком неприглядном виде? — голос Бэкона узнаю сразу, чтобы не спугнуть разговаривающих остаюсь за углом, не даю о себе знать.
— Сесила не терпит никто кроме Королевы, — граф Оксфорд практически шипит, когда называет ненавистное имя.
— Но стоит ли разжигать еще большую ненависть?
— Чтобы Елизавета поняла какую змею пригрела на груди, конечно! — голос графа звучит все громче. — Шекспир, что ты здесь делаешь?
— Всего лишь новая комедия, Ваша Светлость, — поклон и полуправда, что может быть легче. Папа легко отпускает грехи своим слугам.
— Не терпится увидеть, — Бэкон вежливо улыбается.
— Дела в театре зовут, — спешу на выход,
