Терри Пратчетт - Ночная Стража
– Но в основном ты пользуешь дамочек, работающих, скажем так, на договорной основе? – уточнил Ваймс.
Газон резко посмотрел на него, словно проверяя, шутит ли он, но выражение лица Ваймса нисколько не изменилось.
– Не только их, – ответил лекарь. – Есть и другие.
– Люди, которые входят через заднюю дверь, – подсказал Ваймс, окидывая взглядом тесную кухню. – Люди, которые по той или иной причине не могут обратиться… к более известным докторам?
– Или не могут себе этого позволить, – уточнил Газон. – Люди, которые вдруг лишились документов. Куда ты клонишь… Джон?
– Просто спрашиваю, – ответил Ваймс, проклиная себя за то, что попался в ловушку. – Просто мне стало интересно, где тебя учили.
– С чего бы это?
– Те, кто входит через заднюю дверь, обычно относятся к категории людей, которым нужны результаты.
– Ха. Я учился в Клатче. У них там много новаторских идей в области медицины. Например, они считают, что в результате лечения пациентам должно становиться лучше. – Он перевернул почку вилкой. – Честно говоря, сержант, ты мне нравишься. Мы оба делаем то, что должны, работу нашу трудно назвать, э-э, популярной, и думаю, у тебя, как и у меня, есть черта. Я не мясник. Рози уверяет, что ты тоже. Ты… Ты делаешь работу, которая прямо перед тобой; в противном случае кто-то умрет.
– Я это запомню, – сказал Ваймс.
– В конечном счете, – добавил Газон, – на свете существуют и куда более неприятные занятия, чем щупать пульс у женщин.
После завтрака сержант при оружии Джон Киль вышел на улицу в первый день оставшейся ему жизни.
Постояв неподвижно, он закрыл глаза и слегка крутнулся туда-сюда на пятках, словно пытаясь погасить два окурка одновременно. Широкая улыбка медленно расплылась на его лице. Пятак нашел-таки правильные башмаки. В последние… то есть в грядущие годы Вилликинс и Сибилла вошли в тайный сговор с целью помешать Ваймсу носить старые, хорошо изношенные башмаки – тайком похищали их и отдавали башмачнику сменить подошвы. Как же приятно снова ощущать улицу под ногами, да еще и когда в башмаках ничего не хлюпает. Проведя целую жизнь в дозоре, он научился чувствовать улицы. Взять, к примеру, булыжник – он бывает множества видов: «кошачьи головы», «тролльи головы», «буханки», длинная и короткая брусчатка, «кругляки», «морпоркские шестерики», восемьдесят семь типов дорожных кирпичей и четырнадцать типов каменных плит, а еще двенадцать типов камня, не предназначенного для мощения, но тем не менее использованного для него, и все со своими узорами износа, а еще щебень и гравий, и следы ремонта, и тринадцать разных типов подвальных люков, и двадцать типов сливных лю…
Ваймс попрыгал, словно проверяя твердость земли под ногами.
– Улица Вязов, – сказал он и подпрыгнул еще раз. – На пересечении с Мерцающей. Точно.
Он вернулся!
От улицы Паточной Шахты его отделяло не так много шагов, и когда Ваймс свернул к зданию Стражи, его взгляд привлекло яркое пятно.
Да, вот она, торчит из-за садовой ограды. В городе было много сирени. Она живучая, ее так просто не изведешь, и это правильно. Бутоны уже набухли, готовые вот-вот раскрыться.
Он стоял и смотрел, как ветеран на поле старой битвы.
…поднимают руки и летят, и летят, и летят…
«И что дальше? Думай о событиях так, словно они происходят по порядку. Не делай вид, будто ты знаешь, что произойдет, потому что этого может и не произойти. Будь самим собой. Будь верен себе».
Верный себе, Ваймс сделал несколько мелких покупок в лавках, приткнувшихся в темных переулках, и направился на службу.
Днем в здании Ночной Стражи на улице Паточной Шахты обычно никого не было, но Ваймс был уверен, что застанет по крайней мере Пятака. Тот был Бессменной Сменой, как Шнобби, Колон и Моркоу и, если разобраться, сам Ваймс. Пребывание на службе было их постоянным состоянием. Они оставались торчать в караулке, даже когда сменялись с дежурства, потому что именно здесь проходила их жизнь. Настоящий стражник не вешает службу на крюк у двери, отправляясь домой.
«Но я научусь этому, обещаю, – подумал Ваймс. – Когда я вернусь, все будет иначе».
Он обошел штаб-квартиру и вошел во двор со стороны конюшен. Дверь даже не заперта. Это тоже запишем вам в минус, ребята.
Железная громадина фургона стояла пустой.
А позади находилось то, что теперь называли конюшнями. На самом же деле это был редкий образец первичного промышленного наследия Анк-Морпорка, хотя вряд ли кто-то считал его таковым. В действительности все относились к нему как к мусору, слишком тяжелому, чтобы увезти его прочь и выбросить. Это была часть подъемного механизма давно заброшенной паточной шахты. Одна из бадей намертво приклеилась к полу остатками последнего груза – густой, липкой, неочищенной патоки, которая после застывания держала крепче цемента и защищала от воды лучше, чем смола. Ваймс помнил, как пацаном выпрашивал у шахтеров кусочки свиной патоки: всего один комочек, сочащийся сладостью доисторического тростника, заставлял замолчать на неделю самого говорливого ребенка[6].
Под залитой патокой крышей конюшни лошадь уныло жевала клочок исключительно скверного сена.
Ваймс понял, что это лошадь, потому что у нее было все, что положено иметь лошади: четыре копыта, хвост, голова с гривой, потрепанная гнедая шкура. Хотя вообще-то кляча больше напоминала полтонны костей, связанных вместе конским волосом.
Ваймс с опаской похлопал ее по шее – как прирожденный горожанин, он всегда чувствовал себя неловко в присутствии лошадей. Затем снял с гвоздя засаленную папку и перелистал страницы. Потом еще раз окинул взглядом двор. Мякиш никогда этого не делал. Ваймс увидел хлев в углу, где Тук держал свою свинью, загон для кур, голубятню и кривобокие клетки для кроликов и кое-что прикинул в уме.
Старая штаб-квартира! Все здесь было так, как в тот день, когда он впервые сюда пришел. Когда-то на этом месте стояли два дома, один из которых был конторой паточной шахты. Любое здание в городе когда-то было чем-то иным. Поэтому штаб-квартира представляла собой лабиринт из заложенных кирпичом дверей, древних окон и убогих комнатенок.
Он бродил по двору, как по музею. Посмотрите направо, этот шлем на палке – мишень для стрельбы из лука! А теперь слева вы можете полюбоваться на вылезшие сквозь дыры в обивке пружины кресла, в котором сержант Тук так любил коротать солнечные дни!
А внутри запахи: запах мастики для полов, застарелого пота, политуры для доспехов, нестираной одежды, чернил, жареной рыбы и, конечно, всепроникающий запах патоки.
Ночная Стража. Он вернулся.
Когда первые стражники пришли на дежурство, они увидели незнакомца, непринужденно развалившегося в кресле, закинувшего ноги на стол и лениво перебиравшего документы. На плечах у него были сержантские нашивки, и всем своим видом он напоминал взведенный капкан. Новичок не обратил ни малейшего внимания на пришедших. И особое внимание он не обратил на нескладного младшего констебля, который еще был очень и очень зелен, судя по попытке начистить нагрудник…
Недовольно ворча, стражники разошлись по караулке и расселись за столами.
Ваймс видел их насквозь. Они оказались в Ночной Страже, потому что были слишком неряшливыми, уродливыми, неумелыми, неуклюжими или жестокими, чтобы служить в Дневной. Они были честны в особом, стражническом смысле. То есть не крали то, что слишком тяжело тащить. Их совесть напоминала черствый имбирный пряник.
Прошлой ночью он размышлял о том, а не произнести ли перед ними какую-нибудь зажигательную речь, чтобы представиться, но потом передумал. Может, они и скверные люди, но они стражники, а стражники не любят заигрываний типа: «Мы все – большая дружная семья» или: «Привет, парни, зовите меня просто Кристофер, моя дверь всегда открыта для вас. Уверен, если будем действовать сообща, все у нас получится и мы станем одной большой счастливой семьей». Они видели слишком много семей, чтобы поверить в подобную чушь.
Рядом раздалось злобное покашливание. Ваймс поднял взгляд на сержанта Тука по прозвищу Затык и поймал себя на желании отдать честь. Затем он вспомнил, кем был Тук.
– Что?
– Ты сидишь за моим столом, сержант, – сказал Тук.
Ваймс вздохнул и показал на крошечную корону на рукаве.
– Это видишь, сержант? – спросил он. – Это обычно называют «шапкой власти».
Бегающий взгляд Тука остановился на короне, потом снова переполз на лицо Ваймса. И похоже, на сержанта снизошло понимание, поскольку глаза его полезли на лоб.
– Будь я проклят, – прошептал Тук.
– «Будь я проклят, сэр», – поправил Ваймс. – Впрочем, можешь называть меня «сержант». Бо́льшую часть времени. Это твои парни, да? Ну и ну. Ладно, начнем.
Он скинул ноги со стола и встал.
– Я просмотрел счета на корм для Мэрилин, – сказал он. – Занятное чтение, ребята. По моим грубым расчетам, лошадь, которая столько жрет, должна быть круглой, как шарик. Она же, напротив, настолько тощая, что, если вы дадите мне две палочки и ноты, я сыграю вам на ней веселую мелодию.
