Ловушка Пандоры (СИ) - Стас Кузнецов
Так продолжалось, пока не отворилась дверь. Из проема высунулась нечесаная голова конюха. Софья Александровна подобралась и с мольбой глянула на слугу. Тот, замявшись в дверях, все же решился войти. Сминая в руках шапку, он молча вперился в пол.
— Вы нашли ее? — кутая озябшие плечи в шаль, нетерпеливо спросила Софья Александровна.
— Нет, барыня, не заприметили исчо! — почесывая затылок, зычно ответил конюх. — Да вы не боитесь, она ж у Вас не впервой улепетывает. Через часик нагулянькается и воротится.
— Найдите! — отрезала Софья Александровна, отворачиваясь к окну.
— Дык, там все равно ничего же не видать, туман, точно молоко. Вот мы и подумали, что… — забормотал конюх, откашливаясь в кулак. — Нам бы согревательного чего?
— После дам на водку.
Прямая спина барыни красноречиво указывала на то, что аудиенция закончена, конюх вздохнул и поспешил выйти.
Дверь закрылась. На ковер капнула кровь. Софья Александровна посмотрела на руку, которую поранила сжатым в кулаке крестом и, не обращая внимания на кровь, подошла к красному углу. Зажгла свечи. Пала ниц перед иконами и, крестясь, горячо зашептала молитву, давая волю слезам.
Сердце в такт молитве билось часто-часто, убыстряя ток крови, что ринулась в открытую рану. Окровавленная рука размазывала по лицу слезы. И слезы эти обагряли собой молитву.
— «О Господень Великий Архангеле Михаиле! Избави нас от всякия прелести диавольския, егда услышишь нас, грешных, молящихся тебе и призывающих имя твое святое».
Мало кто из прошлой жизни узнал бы сейчас в этой надломленной фигуре Софью Александровну, что семь лет назад блистала в Петербургском свете. Там она славилась вольными взглядами, а еще необыкновенной красотой и покровительством на верхах, что позволяло такие взгляды выражать без всякой оглядки, чем она, не стесняясь, пользовалась, дерзко высмеивая поголовное увлечение света мистицизмом и спиритическими сеансами. Горячо оспаривала святость самого отца Иоанна Кронштатского. Ей же приписывали обличительный памфлет о хлыстах и масонах.
Даже молодой цесаревич Георгий положил на неё глаз, хотя другие уверяли, что это вздор, и Софья Александровна сама приходится внебрачной дочерью царя Александра III, а цесаревич питает к ней исключительно братские чувства.
Слухи приписывали Софье Александровне много романов, один невероятней другого. Особый акцент делали на некоего немца-альбиноса, якобы они сожительствовали, путешествуя по Европе. Немец тот был больно важен и приметен. Мол, от красы его она не устояла, а потом в спешке бежала от него на Родину.
Сейчас же светская красавица вымаливала прощение за грехи. Да так фанатично, что даже в суровых ликах икон читалась жалость.
Едва заметно колыхнулся воздух. Вздрогнул огонек церковных свечек. В комнате стало светлей и чуть потеплело. Возник Он. Подошел к Софье Александровне, поднял с колен и усадил в кресло. Она, заплаканная и растрепанная, хотела вновь упасть на колени, но он удержал.
— Вам, княжна не должно валяться в ногах, — в голосе тепло мешалась с жалостью, но глаза выдавали раздражение.
Она всхлипнула. И бессильно осталась сидеть в кресле, сотрясаясь от новых приступов рыданий.
Мужчина вздохнул, протянул ей платок. Встал к камину, поворошил дрова. Расправил крылья и повернулся спиной к огню, подсушивая белоснежные перья, от которых шло едва заметное сияние.
Софья Александровна с мольбой вглядывалась в его лицо.
Синие глаза гостя могли бы казаться обычными, если бы не поблескивающий золотой ободок вокруг черного зрачка. Над белыми кудрями можно было заметить призрачный нимб, подсвечивающий неземным теплом идеально-правильные черты. Ангел, как ему и полагалось, был прекрасен.
— Я чувствую, он придет и пожрет мою Вареньку! Господь оставит нас!
— Господь всегда с вами, — возразил ангел.
— Она не молится с должным усердием. И проклятье неминуемо настигнет ее.
— Она всего лишь дитя.
— Она Его дитя!
— И ваше!
— Что мне делать? Как защитить ее?! Он ей снится в обличье крылатого змия. Искушает ее детское сердце!
— Это следствие ваших страхов и ее воображения.
— А по ночам к моей бедной доченьке приходят видения — шепчутся. Это Его вестники, я знаю….
— Все это лишь фантазии. Он не знает о ней, Софья Александровна. Он ищет лишь Вас. Но Вы укрыты самим Господом Богом. И Люцифер никогда не сможет вас найти!
Однако княгиня будто и вовсе не слушала увещеваний ангела. Упорно продолжая твердить своё.
— Господь отвернется от нас. Она не хочет возводить ему хвалу, сбегает и играет с простолюдинами. Я совершила тяжкий грех! Тяжкий грех! — заламывая руки плакала Софья Александровна. — Пусть же он карает меня. Но она дитя, пусть грех не ложится на её плечи.
— Софья Александровна, ваши грехи уже давно на её плечах. Иначе что замаливает дитя, стоя долгие часы на коленях перед образами?
— Что же мне делать?! Как очистить ее?! Что если он уже нашел нас?! И пожрал ее! Апокалипсис грядет!
Софья Александровна, лишившись чувств, обмякла в кресле.
— Я бы советовал вам меньше увлекаться эсхатологическими учениями.
Ангел устало вздохнул, проведя рукой по еще влажным волосам. Пробормотал себе под нос непозволительные для его благочестивого сана ругательства и легонько похлопал женщину по щекам.
— Я видел девочку, она прячется от дождя в свинарне с детьми человечьими.
— Он ведет ее к погибели! — бескровными губами пробормотала женщина, умоляюще смотря в глаза ангелу.
— Дождь кончился. Скоро она прибежит. Ей не должно видеть меня. Будьте покойны, Софья Александровна, я храню вас.
— Мы проведем весь остаток дня в молитвах о Вас, — попыталась она выдавить из себя улыбку. — И во славу Божию.
— Лучше поговорите с дочерью. И возьмите ей учителя, она уже должна постигать науки, тогда и охота отобьётся бегать по лесам. И еще, — он расправил крылья, — больше не тревожьте меня попусту.
Воздух колыхнулся, потревожив живой огонь в камине.
Женщина осталась в кресле с мертвым лицом. Бескровные губы шевелились в молитве, а глаза остановились на входящей в комнату беловолосой девочке, которая виновато застыла на пороге. Её одежда намокла до нитки, и вода с неё стекала на толстый ковер.
Глава1. Стучась в небесные врата (часть 1)
Осень — пора экспрессии, контрастов и безнадежно мертвых красок.
Ночью город принял дождевые ванны и утром хвастливо кичился золотыми нарядами. В блеске новой красоты он самодовольно любовался своим отражением в осколках серебряных луж.
Над Матфеем нависла угрюмая глыба больнички. Её стены, напитанные дождевой влагой, рыхлой серостью поглощали свет и тепло. По привычке комиксиста руки зачесались допилить
