Требухашка - Михаил Северный
— Красиво сказала, — кивнул он, — идём, по дороге расскажешь.
— Когда я прятала пакетик под урной супермаркета меня схватил охранник, тупой бык, — продолжала девочка, будто загипнотизированная. ЮраБезотчества хотел ее прибить прямо здесь и оттащить, так быстрее было бы, но пожалел больную спину, сорвал на заводе. Лизка продолжала трещать.
— Он ничего не подозревал, просто не понравилось, что я у мусорных баков «шарюсь», а потом пакетик выпал, и он всё понял. Вывернул мне руку и хотел вызвать полицию. Обзывал по-всякому. Хорошо, что никто не видел нас, за торговым мы стояли.
— И что дальше было? — ему было неинтересно, но история должна закончиться рано или поздно. Тогда они продолжат путь.
— А дальше я ударила его ножом в шею.
4.
Он подумал о том, что лежит в портфеле и вздрогнул.
— Да, — сказала Лизка и глаза у нее вдруг резко, как тучи, набежавшие на ярко-голубое небо, наполнились слезами, — Я убила человека.
— Однако, — он изобразил интерес, хотя если честно думал совсем о другом. — Думаю, маме мы об этом не скажем.
— Он хватался за шею и хрипел, — хлюпала девчонка и смотрела ему в глаза, будто искала прощения — кровь ручьями текла сквозь пальцы.
— И ты убежала? — понял он, — ясно. Пойдем, мама заждалась.
— Я ударила ещё раз. И ещё.
Она зарыдала и вдруг бросилась к нему, обняла и выла, орошая куртку слезами. Он чуть не отпихнул ее, чуть не выхватил нож, но сдержался. Девчонка не атаковала, она искала мужское плечо, искала поддержку.
— Тихо, тихо. А зачем ты это сделала?
Она прижалась к нему так тесно, так сильно сжала в объятиях, что он опять возбудился. Лишь бы не почувствовала, лишь бы не почувствовала. Она ничего не заметила, а продолжала исповедоваться перед ним, как перед ксендзом.
— Я испугалась! Я испугалась, что он выживет и доползет до своих, они вызовут скорую и откачают его. А потом охранник опишет мои приметы, а может он даже знает меня — город маленький. И через сутки я буду сидеть в КПЗ, ожидая суда.
***
— И ты ударила ещё несколько раз?
— Да. И потом убежала.
Она отстранилась от него на шаг, потом оттолкнула и отошла еще дальше.
— Сдадите меня милиции? Наверное так и нужно. Я устала бегать.
— Еще чего, — сказал он и зашагал по тропинке, — только маме не говори. Придумаем что-нибудь.
Пока они шли через поле, отбрасывая то вправо, то влево громадные тени она молчала, но шла покорно следом. Когда приблизились к лесу, она заговорила, «подозрительная сучка». Опять вопросы. Всегда они спрашивают.
— Что это за лес посреди поля?
— Не лес, а лесок. Он маленький, кажется даже искусственный. Приезжали израильтяне много лет назад и посадили деревья. Хорошо посадили, вон какие вымахали. Эти всё умеют делать хорошо, если для себя.
— А мы зачем туда идём?
— Дорогу в село срезать, — отмахнулся он. Инструменты звякнули в портфеле. Заметила или нет? — Не в обход же шагать по солнцепеку. А еще одуванчиков хочу нарвать для мамы. Она их любит очень. Я же говорил.
— Странный выбор. Ой, извините. Мне без разницы, каждый любит что хочет.
Лес как будто проглотил их, отрезав от света. Как будто они переступили границу между днем и вечером. Все-таки не настолько было темно.
— Я их пока донесу, так ветер все головки посрывает, маме ничего и не остается. Расстраивается, но бывает красота, все целехонько! Тогда она смеется и довольная целый день. Ты посиди там, на скамеечке, у могилки, подожди меня. Пойду, нарву одуванчиков.
— На кладбище?
Она остановилась и он напрягся. Увидела оградки, могилки и странные надгробья. Так всегда бывает. Первоначальный шок. Встреча со смертью шокирует, тем более в таком темном месте.
— Вы собираете одуванчики на кладбище? И почему оно здесь вообще? Почему спрятано за деревьями?
Он остановился и улыбнулся девчонке, так тепло, как только умел.
— Помнишь, я тебе про евреев говорил, которые деревья посадили? Так это еврейское кладбище, своих они похоронили. Здесь немцы в сорок втором расстреляли целую деревню. Понятно теперь?
— Понятно, — прошептала Лиза.
— Не нужно бояться мертвых, бойся живых. Запомни. Мертвые спят, а живые нет. Ну, так подождешь? Вон скамеечка у оградки.
— А почему с кладбища одуванчики? — спросила она, — жутковато.
— Здесь поляна огромная рядом и крепкие они, хорошо головы держат. Я их называю кладбищенская гвардия. Так подождешь или со мной пойдешь?
— Подожду, — решилась она наконец-то. — Там табличка какая-то. Почитаю заодно.
— По-еврейски всё, — он помахал ей и зашагал прочь, махая портфелем, — непонятно ничего.
— На иврите, поправила она тихо и добавила, — вернись только ЮраБезотчества. Страшно без тебя.
Он не услышал и свернул за угол, ускоряясь. Он был очень возбужден.
***
Ветер холодит разгоряченную кожу. Он уже дошел до своего любимого места — неприметное надгробие, окруженное густыми кустами. Здесь он готовился каждый раз и каждый раз как первый. Огляделся испуганно. Никого. Никто не видит его, девушка не пошла следом, послушно сидит на скамеечке и ждет.
Он нырнул в кусты и оказался у могилки. Положил аккуратно сумку рядом и начал раздеваться. Делал он это аккуратно: снимал рубашку, складывал и ложил на сумку, чтобы не запачкать. За рубашкой майку и ее туда же. Поежился от холодного ветерка, шалящего на кладбище, и расстегнул ремень. Так же аккуратно снял штаны и остался в «семейниках». Попытался успокоиться: кровь била в голову так, что воздух вокруг осветился красным и звуки стали гулкими, как будто он сидел внутри бочки. Иногда он задумывался о том, что организм так долго не протянет и рано или поздно сосуд в башке лопнет, оставив Юру слепым и глухим инвалидом, но бросать он не собирался. Гулять
