ЧОП «Заря». Книга третья - Евгений Александрович Гарцевич
В боковой стенке появился мутный маленький силуэт, бегущего ко мне человека. Эффект такой, будто смотрю на все через толстые стеклоблоки, популярные в советские времена.
— Сезам, закройся! — я брякнул первое попавшееся слово, особо не ожидая эффекта, но карман закрылся. Никаких спецэффектов, края просто стянулись, и вся конструкция растаяла в воздухе. — Эй! Ларс! А обратно появится?
«Появится, он теперь с тобой до самой смерти…» — вздохнул Ларс: «Так что если наследникам что-то захочешь оставить, туда не прячь. Я так все свои ценности потерял…»
Я услышал Гидеона, ковыляющего по рельсам. Священник пытался бежать, но получалось плохо. То споткнется, то остановится и за бок держится, ко мне он вообще просто на заднице скатился с насыпи. Встать сразу не смог, да так и остался сидеть на снегу, весело смеясь. Отпустило, похоже, старика.
— Живой, чертяка! — он отсмеялся и помотал головой, будто не верит в то, что говорит. — Долго возишься, Гордей там рвет и мечет, фырчит, только завестись не может.
— Остальные как? — я помог ему встать и потащил его наверх.
— Живы, — вздохнул Гидеон, — наши, по крайней мере. Купчикам с охранкой несладко пришлось, но свой гонорар мы отработали сполна.
Мы подошли к пепелищу. Опять серые хлопья, только уже окончательно мертвые, без намека хоть на какую-нибудь сущность, сдувало ветром с насыпи. Но и оставалось прилично — метровая горка растянулась на несколько метров, будь повыше, можно было вагон в ней спрятать.
Призвав силу мэйна и чутка подправив направление, поднял волну снега, прошелся, как большим ситом, по куче, вываливая к нашим ногам находки. Несколько крупных янтарных камней, запекшиеся запчасти от монстров — только несколько костей еще в принципе были похожи на кости, какие-то незнакомые мне минералы и главное — черный закоптившийся квадратик отцовской зажигалки.
— Богато! Весьма богато, особенно индиголит, — Гидеон кивнул на три крупных кристалла, которые даже сквозь сажу играли на солнце зелено-синим цветом. — И не переживай, огневик выдержит, почистим, подлатаем. В Москве много орденских ювелиров, такие чудеса творят.
Я подобрал зажигалку и потер ее снегом, а потом и по старинке, о штаны с рукавом. Крышка перекосилась, исчез фирменный щелчок Zippo, но открылась. Внутри все забито спекшимся пеплом, фитиля не видно, колесико заклинило. Грустно, но терпимо — починим, а изгонять — вон, пусть парни изгоняют, мне поезда на год вперед хватит.
Дважды еще закинули «сети», прошлись и потоптались по особо крупным кускам спекшихся останков и отправились к поезду.
Вот на кого было грустно смотреть, так это на состав. Еще вчера — звезда местной железной дороги, а сейчас рухлядь пригодная только для свалки на заднем дворе железнодорожного музея. Покореженная «буханка» и та выглядела свежее — стекол нет, бампер отвалился, крыша продавлена, краска облезла, но от нее перло энергией.
А поезд сник. Латунь, медь — все то, что раньше блестело, покрылось ржавчиной. Краска потеряла цвет, а у дерева был такой вид, что тронь его и рассыпется в труху. Над некоторыми вагонами дрожал воздух, будто там что-то испаряется, а грузовой, используемый для эвакуации все еще дымился.
Уставшие, пришибленные люди бродили вдоль поезда. Все какие-то пришибленные и бледные, перегрузка сначала от фобосов, а потом повторно от выброса силы им тоже нелегко далась. Купцы — как по классике, толстый Куркин и тонкий Шмидт, вместе с Флинтом пытались организовать потерянный народ.
Два стражника выносили тела и складывали их вдоль поезда. Несколько купеческих работников, под присмотром усатого дядьки с папкой и карандашом в руках, вытаскивали уцелевшие ящики. Тут же их вскрывали, и под опись либо бросали с насыпи, либо уносили на полянку, где образовалось нечто похожее на лагерь. Натянули тент над лежачими и развели костер.
М-да, соотношение живых к мертвым удручало. Я насчитал всего десять «пинкертонцев». Четверо из которых лежали в лагере вместе с ранеными гражданскими, еще трое установили пулемет на опушке, и охраняют какой-то сундук, фонивший защитными символами.
Вокруг раненых, как электровеник, крутилась Олеся с растрепанными волосами и красными щечками. Хорошо она силы хапнула, аж пар от нее шел. Гражданских чуть побольше, как бредящих без сознания, так крутившихся вокруг.
Кто не был занят поиском уцелевших вещей и обыском поезда, тот строил лагерь. Мужики расширяли навес, рубили ветки для костра и под спальники. А вот ученых я не видел вообще, горстка тубусов лежала возле третьего вагона и все.
— Мы здесь надолго? — я обогнал Гидеона, всматриваясь в лагерь и пытаясь понять, что у нас по припасам.
— Зависит от того, когда следующий поезд пойдет, — пожал плечами священник. — Либо нас хватятся на следующей станции.
— Как-то сообщить можно, в Орден весточку передать? — я испуганно дернулся и полез проверять, на месте ли жетон.
— Так сразу отправили, только здесь ни одного нормального отделения на сотни верст вокруг, так сторожки мелкие, — Гидеон почесал затылок, — И не хватится нас никто, как я понял, артель пыталась тайно проскочить, чтобы засад меньше было.
— А расписание есть? Может, тут, как в метро, каждые пять минут новый поезд?
— Сплюнь, чудное какое слово, накличешь еще, что новый разрыв откроется. — Гидеон замахнулся, будто перекрестить хочет, но просто махнул рукой и полез в карман за фляжкой. — Раз в две недели здесь новый поезд, тут тебе не центр.
— Может «буханка» на ходу? — мы как раз подошли к платформе и заметили Захара, что-то ковыряющего в кабине.
Сам спросил, сам себе ответил — не на ходу. Рыкнула, перепугав Захара, что тот аж дернулся, ударившись о стойку. Но при всей радости деда, пославшего мне резкую волну эмоций и совсем реально сжавшего мое плечо, моторка к поездке была не готова.
Скатилась с платформы и, явно что-то себе погнув, накренилась и застряла в железках.
— Захар, как сам?
— Погнуло меня немного, — управляющий махнул протезом с загнутым в сторону крюком. — Но я все равно целее, чем Гордей. Рад, что ты справился. Я чувствовал, как Гордей в тебя верит. Так странно, его уже давно нет с нами, но все-таки он с нами.
— Не раскисай, железяка, заржавеешь, — я обнял его и почувствовал, что старик еле на ногах держится, хоть и храбрится. — Давай-ка лучше в
