Лариса Романовская - Вторая смена
– Вот оно как… – Савва Севастьянович перечел последнее предложение. И впрямь неладно, нехорошо. Две опечатки и одна запятая пропущена. Сбоку аж каблучками цокнули, юбка колоколом метнулась. Вон как расцвела от нынешней жизни. Была тихая, а сейчас запылала, загорелась. На адреналине, не иначе. Азарт – сильнее всякого амура…
– У тебя на участке как дела обстоят?
– Все согласно предписанию и Уставу. Савва Севастьянович, мне надо ехать. Я с этими сегодняшними… проблемами первую пару пропустила.
– Догонишь свою пару, не переживай. А хочешь – мы тебе справку соорудим.
– Больно надо!
Сразу вскинулась, затрепетала. Сразу видно – хороший работник, настоящая московская Сторожевая. За участок отвечает как за собственную совесть.
– Ты в Шварца? Сегодня Дуся с мужем туда расписываться поедет. Отыщи ее и порасспрашивай. У Дуси про девочку поинтересуйся, ювелирно. А будет возможность с девочкой поговорить, то упомяни в разговоре Иру-Бархат. И посмотри реакцию.
Хорошую перед ней задачу поставили. С виду простенькую. А на деле совсем даже наоборот – так, чтобы одну информацию собрать, другую подкинуть, третью… В том, что там еще и третья информация нарисуется, Савва Севастьянович не сомневался.
– После занятий заглянешь, побеседуем. Я соображения по району подкину, а ты расскажешь, как и что у тебя с Озерной вышло.
После долгого дня и учебной ночи через пол-Москвы лететь ей будет трудно. Но ведь появится, обязательно. И из Дуськи хоть что-то, да вытянет.
* * *Анька шагнула от подъезда в заваленный снегом палисадник, мы, как два идиота, ломанулись за ней. Словно со спины прикрыть решили. Теперь Анютка чешет вперед, хотя ржавые сугробы достают ей местами чуть ли не до пояса. Из-за ледяных крошек и уличного песка все время кажется, что по заснеженному пляжу тащишься. Только вместо моря впереди шоссе, а по бокам с одной стороны – кирпичи родной многоэтажки, а с другой – зеленая стена автостоянки.
– Ань! Ну вот зачем ты туда лезешь, а? – Я машу в сторону ограды.
– Так к остановке ближе. – Анютка глядит на меня из-под капюшона, как из-под форменного козырька.
– Ты с ума сошла? Посмотри, который час! Какая остановка, какие автобусы?
– Троллейбусы. Мама всегда последний троллейбус ловила, если ей ночью надо было…
Есть у нас такая манера – дежурный транспорт подманивать бедолаге, которому позарез надо, а на такси денег нету. И тут мы выкатываем из-за угла дежурную синюю рогатину. Старенькую, допотопную, но вполне работающую. Наш Шофер уже несколько раз от начальства требовал машину обновить, а то она с шестидесятых годов по Москве катается, в глаза бросаться стала. Но с Конторой легче самому новый троллейбус купить, нежели казенный нормально списать. Только этот транспорт придуман для мирских, сами мы им не пользуемся, неприлично. А Марфа, оказывается, ездила.
Я лезу за сигаретами, а вместо этого наталкиваюсь на яблочный огрызок, презент Старого.
– Ань, а что у меня есть…
– Ты его не выбрасывай, – серьезно говорит Анька. Молодец, сообразила, что яблочко не простое. – Там у подъезда есть урна. Нельзя мусор на улице кидать, мне мама говорила.
– Анька, ну смотри же! – Добавить «бестолочь» к своей фразе я никак не могу, хотя очень хочется. – Будешь попробовать? Смотри, можно зернышко быстро прорастить, а можно яблоко целым сделать. Это просто, давай я научу?
– Потом, хорошо? – Анька вежливо шлет меня ко всем чертям.
К чертенятам скорее, ей по возрасту такие больше подходят. Хотя видок у барышни сейчас почти ангельский – локоны вьются, крупные снежинки на пальто опускаются и даже на ресничках висят. Захочешь такой кадр отснять – выстраивать будешь до упора, а у нее само. Может, она хоть в этом ведьмачит, а?
– Пошли? – Я делаю шаг вперед, протягиваю руку.
Анька обходит меня по дуге, прибивается к Темке. И молчит с ним так слаженно, будто они уже азбуку глухонемых выучили и теперь на ней объясняются.
– Платье отряхни! В снегу все, неудобно будет, намокнешь! И колготки в грязи!
– Женька, не командуй, ты не генерал. – Она лезет в машину. Сперва на переднее пассажирское, а потом Артемчик жестами отправляет ее назад. Только вот мне кажется, что он ей шепнул тихонько «генерал».
К институту имени Шварца мы прибываем в гробовом молчании и под звуки звонкоголосой песенки из какого-то детского фильма, отснятого еще во времена Темчикова детства. Анька в окно пялится так, что рискует нос в лепешку сплющить.
– Анька, нравится? Вот вырастешь, здесь учиться будешь. На кого хочешь.
Я думала, Анютка сейчас опять брякнет: «А мама в этом доме училась?» – а она увлеклась:
– Ой, смотри, снеговик не растаявший. А у нас во дворе разрушился…
– Так это же наколдованный… Студенты ставили, перед практическим зачетом. Специально, чтобы не таял, у них задание такое на лабораторных. Они его в апреле в подсобку занесут, будет под лестницей стоять. Веришь?
Анька молчит. Видимо, ей в душу запало это детское, легкое, как песенка, волшебство. Темчик дергает меня за плечо.
– Жень… здесь парковаться или за ворота можно?
Шварцевский институт расположен в здании бывшего детского садика, территория забором обнесена. Под ближайшим навесом, переделанным из веранды, торчат несколько машин: полдвенадцатого на дворе, у ночного отделения первая пара заканчивается. Вон окна сияют: и в аудиториях, и в бывших дортуарах… тьфу, малышовых спальнях, отданных под общежитие.
– Заезжай-заезжай. Темка, да не парься ты. Все нормально будет.
Темке четвертый десяток. Сказать ему детское «не бойся» я не могу.
– Ты зачем с ним разговариваешь? Папа все равно не слышит…
Перемена еще не началась, в коридорах пусто. Мы бестолково тюкаем подошвами по кафельному полу, всматриваемся в таблички на дверях. «Аудитория седьмого курса», «кафедра артефактов», на которой никого нет, «читальный зал». Подъем с первого этажа на второй обычный, чтобы случайным гостям в глаза не бросалось, а вот со второго на третий ведет добропорядочная щербатая лестница с чугунным плетением и заезженными перилами. «Кафедра бестиалингвистики». Пусто. В спячку там залегли? Перья чистят? Яйца высиживают?
– Женька!
На родной территории мое мирское имя звучит странно. Как собачья кличка. Дуська я, Евдокия… В крайнем случае, Жека-Гадюка.
– А это семицветка? – Анюта застряла у подоконника, возле длинного ящика с зеленью. У мирских в них бегонии с фиалками живут, у нас граммофончики и семицветики.
– Она самая. Я еще «радугой» ее называю…
Анька шевелит губами. Проверяет, все ли лепестки нужного окраса: красный, оранжевый, желтый… Или это она с цветами говорит о чем-то?
– Хочешь, мы дома такие заведем?
– Не хочу. – Она смотрит мне за плечо. Видимо, там стоит Артемчик. Вот умеет же человек ходить быстро и беззвучно. К нему спиной поворачиваться неуютно.
Я наконец узрела надпись «Деканатъ заочного отделения». Ер был приписан студентами, чисто из озорства: и не лень было какому-то обормоту медную завитую букву творить?
– Жень, пришли вроде? – Темка говорит, не слыша своих слов. И моих тоже.
А у него ладони такие теплые. Ну прямо как в дамских романах описывают: широкие, надежные, крепкие. И с обручальным кольцом от нашего фальшивого брака, которое смотрится весьма убедительно.
– Мы сюда идем? – Анька тянет на себя деканатскую дверь.
– Оставайся здесь… оба оставайтесь! – От Темкиного свитера даже искры полетели. А я уже рвусь в бой, в смысле – тихо и вежливо вхожу в помещение.
У секретарши такой вид, будто ее вытряхнули из музейной экспозиции про быт и нравы начала двадцатого века, наскоро опрыскали модным парфюмом, но при этом забыли разбудить. А сон ей снился хороший, а потому глаза – веселые.
– Дуся? А я тут вас в кино недавно видела. Лет тридцать назад, наверное. Хороший был фильм, названия не помню. А вы сейчас снимаетесь?
– Нет, я сейчас преподаю. У меня ученик за дверью. На сегодня назначено.
Она кивает и начинает быстро листать ежедневник – кожаный, дорогущий, с грошовой наклейкой в виде бабочки. Крылья у бабочки не трепещут, хотя могли бы…
– Так это у вас Марфина девочка теперь живет?
– А что?
– Хорошая девочка?
– Ну… наверное, – рассеянно отвечаю я. Потом спохватываюсь: – Хорошая, очень хорошая… Она с нами приехала. Хотите посмотреть?
– Не сейчас!
– Темка! – Я иду в коридор. Анька мельтешит, поправляет волосы и шелестит оборками.
– Стой здесь, тебя не звали, – мстительно улыбаюсь я. И прикрываю дверь.
– Артем Викторович, декан и ректор уже здесь. Секундочку! У вас что – глаза, уши, рот? – Секретарша оценивающе глядит на Темкину физиономию. Красивый у меня муж, бывает.
– Уши, – тороплюсь я. Вообще-то мозги у него в отключке, но про это вслух не говорят.
– Открывайте. Спасибо. В коридоре подождите. Я вас позову.
