Князь Пушкин - Сергей Александрович Богдашов
— Всё только от тебя зависит, и поверь мне — это не просто слова. Так оно и есть.
— И что мне нужно делать?
— Для начала, не забрасывай наши тренировки и научись содержать в порядке свою комнату и записи. Кстати, как у тебя успехи с магией?
— Пока не очень, — потупился брат.
Понятно. Отвлекла его петербургская жизнь, вот он и забросил своё летнее увлечение.
— Будешь так разбрасываться, никогда ничего не достигнешь,– осуждающе покачал я головой, — Я скоро уеду, а маменька тебя всегда балует.
— Ты научишь меня стрелять из пистолета?
— Научу, если к моему следующему приезду ты не окажешься растрёпой и ленивым толстым неудачником.
— Брат. Я понял. Спасибо, что ты мне это прямо сказал, а не стал юлить, — вполне по-взрослому посмотрел на меня Лев Сергеевич Пушкин.
* * *
Бывает, так и случается, когда Император озвучивает решения, которые прошли испытание временем и они были бы приняты по всем правилам, но в моём случае речь идёт про другое.
Мария Фёдоровна то ли мне жёсткий экзамен решила закатить, то ли меня превентивно наградила. Пока я не понял. Жду, когда всё утрясётся, тогда и можно будет судить объективно: что, откуда и куда. А пока — полная неясность, анархия и непонятки!
А как же мне ещё понять вызов в Имперскую канцелярию, где мне предложили подписать документы на приобретение поместья Велье?
Бумаги я забрал, пообещав вернуть, как только их рассмотрю.
К частью, документ не имел отметки о срочности, оттого и я не стал торопится с ответом, отложив своё решение на месяц — другой.
Сделка предстоит крупная и пока не совсем понятная, учитывая статус земель и тех крестьян, что там проживают. Мне, как минимум, не мешает с дедом посоветоваться и все замечания Виктора Ивановича выслушать, после того, как он с бумагами ознакомится.
Если что, то «подарок» мне предлагается выкупить за шесть лет. Довольно жёсткий срок для выкупа, но и сумма невелика. Каждый год я за местную ипотеку должен буду платить сто тысяч, без учёта налогов на землю и души. И если я не сорву платежи, то спустя шесть лет поместье Велье по праву станет моей собственностью и вотчиной. И я бы «за» двумя руками, но меня терзают смутные сомнения. У поместья была целая эстафета хозяев: мажоров и блистательных царедворцев. Люди были при деньгах и при власти, но не один из них даже строительство простенькой усадьбы толком не осилил, споткнувшись на стартовых рубежах.
Такое впечатление, что на Велье словно кто-то проклятие наложил — так не везло его хозяевам.
Ягужинский, Потёмкин-Таврический, Ланской, Куракин — и это я сейчас вовсе не блистательных вельмож перечисляю, а всего лишь тех, кто был в своё время хозяевами поместья Велье.
В полном раздрае чувств и мыслей я отправился домой, а там — картина маслом! Виктор Иванович и Алёна Вадимовна сцепились, не на шутку споря о поэзии, а если точней, то о том, какой ей быть.
Ну, ещё бы. Метод внедрения образов на Лёвке не сработал. Он даже мои подсказки видит по своему и превращает их в совершенно другие стихи. Вот и спорят мои тульпы — то ли оставить страну и народ без «Руслана и Людмилы», надеясь на что-то альтернативное от брата, то ли всё-таки пойти на плагиат, и строгануть параллельное произведение пушкинского оригинала, вполне возможно, опубликовав его за свои кровные.
Вопрос далеко не простой. Для правдорубки Алёны Вадимовны, с её ещё советским восприятием и воспитанием, всё вроде бы просто и бескомпромиссно понятно — Пушкин «наше всё». Зато в изложении Виктора Ивановича это всё выглядело далеко не так однозначно. Были и другие поэты, и их было немало. Даже Пушкин, в свои лучшие годы, не всегда оказывался звездой первой величины в той же поэзии, не говоря уж о прозе. Конкуренцию в поэзии ему составляли Кукольник, Кольцов, Булгарин, Комаров, Хмельницкий и тот же Дельвиг, как и ещё десятки других поэтов, включая Тургенева и Тютчева, а Пётр Ершов вполне успешно противостоял Пушкину в жанре сказок в стихах, оставив нам в наследство своего «Конька-горбунка».
Горячие споры вызвали внимание и остальных моих тульп, и если Серёга слушал спорящих относительно безучастно, то Лариса то и дело хмурилась, и наконец не выдержала.
— Вот слушаю вас тут всех и понимаю — дураки вы все тут, — спокойно заметила она, разглядывая свои ногти, — Стихи то, стихи сё. Какие стихи? Советских учебников начитались? Так там всего лишь пара абзацев написана про то, за что Пушкина стоит считать великим! Ну, скажите мне, что вы их запомнили? Два скучных абзаца, и они вовсе не про стихи.
— Милая моя, где вы, и где поэзия? — попробовала было срезать её Алёна Вадимовна.
— А то вы не знаете, что многие лучшие барды и поэты из наших стен вышли. Получив медицинское образование, а вовсе не какое-то там филологическое или педагогическое, — ответила Лариса шпилькой на шпильку, — Так что не надо мне тут, — погрозила она пальцем Алёне Вадимовне, — Пушкин, когда повзрослел, в своём «Современнике» настоящую революцию устроил, борясь за чистоту русской литературы и поэзии. Вместе с Гоголем, Тургеневым и Вяземским они такого пинка дали литераторам и скороспелой молодёжи, что те надолго их уроки запомнили.
— Мысль интересная, но отнюдь не бесспорная, — возразил ей Виктор Иванович, потирая руки и готовя аргументы.
— А мне Высоцкий с Розенбаумом нравятся, — зевнул Серёга, — И этот, как его, ну из «Любэ» который…
— Во! — наставительно подняла Лариса палец, — А Розенбаум как раз из наших будет, из медиков.
Поняв, что тульпы до утра могут проспорить, я их оставил, чтобы про свои дела поразмыслить и составить план хотя бы на завтра. Поэзией сыт не будешь.
Глава 7
В начале века на вопрос «Как дела?», некоторые Петербуржцы отвечали: «Как у Берда. Только труба пониже, да дым пожиже». Вот мне и стало интересно, что это за обер-бергмейстер такой, начавший свой путь с производства чугунных утюгов да вьюшек, и доросший до привилегии на постройку пароходов для Империи.
Впрочем, интересовали меня не столько трудовые и карьерные достижения заводчика, сколько возможность заказывать Берду
