Банник - Александр Велесов
–Один из помощников хозяина. Всё Серёга бери мел, а я призывать Вия буду. И не смотри на него!
– Я понял.
Сергей Михайлович давно уже сняв с себя пиджак и сорвав галстук, оставшись в белой рубашке и чёрных брюках, схватив мел кинулся чертить на полу линию.
Дементий, встав в самом центре поднял руки к потолку и начал нараспев петь что-то, хотя это было больше похоже на стон.
Прямо над его головой начала тут же появляться розово – голубая сфера, которая росла на глазах, быстро увеличиваясь в размерах. Сферу сотрясали маленькие молнии.
Краем глаз Сергей Михайлович увидел, как через некоторое время около Дементия появилось что-то тёмное, мрачное и оно всё шевелилось как единый клубок запутанных меж собой шевелящихся змей. Но он тут же отвёл глаза …
А в это время у входа в здание уже орудовали облачённые в форму с масками на своих лицах люди из спецслужб. Вскоре дверь была выбита, охрана вся положена на пол.
–Где шеф твой? – спросил у лежащего на полу Лёхи человек в тёмном костюме.
Лёха рукой показал на бронированную дверь.
Человек в тёмном костюме дал команду и тут же вошедшие люди стали пилить толстую броню.
Услышав шум за дверью Сергей Михайлович, а он к этому времени уже давно провёл линию, сев на пол недалеко от Дементия, находившегося в каком-то трансе и закрыл лицо руками.
– Ну всё поехали, – услышал он голос Дементия и провалился в темноту.
Вошедший вслед за бойцами одной из спецслужб человек в тёмном костюме увидел пустой зал.
–Проверьте все помещения! – приказал он своим людям, но тут взгляд его упал на пол, где блестел один лишь единственный слиток из чистого золота.
Он поднял его и посмотрел по сторонам.
– Всё пусто! Нет никого – докладывали уже люди.
– Я понял, – ответил им человек в тёмном костюме и направился к выходу, держа в руке единственный слиток.
Первое, что ощутил Сергей Михайлович, открыв глаза это была беспросветная пустота, которая наполнила его своим бесконечным безмолвием.
Потом пришло что-то другое … Он не понял сначала, что это было. Словно у него забирали его сознание, словно рвали его душу на части.
Бабаня … Его бабушка, с добрым и кротким и каким-то укоризненным взглядом смотрела на него, не держи в душе корысть – погубишь душу свою, – услышал он вдруг её слова.
Слёзы … Они лились внутри него, куда-то …, в бесконечность. Он сам стал пустотой … Он знал это. Но потом какими-то урывками появлялись в его голове отдельные эпизоды его жизни. Появлялись и исчезали … Но потом и это тоже куда-то ушло. Исчезло всё то, что раньше знал он, всё к чему когда-то стремился он, всё чем жил он и ради чего жил. Исчезло всё …
Он больше не знал кто он и просто лежал в какой-то невесомости. Долго лежал, пока не понял, что может шевелиться, и он пошевелился, Всё работает и руки, и ноги, – подумал он.
Он встал и огляделся по сторонам. Вокруг было темно, очень темно … Но потом он увидел впереди себя каменную стену, подошёл к ней, дотронулся до неё, пытаясь понять где он сейчас и что ему делать.
Рука его прошла сквозь стену, но он почему-то совсем не удивился, а взял и двинулся вперёд, будто совсем не видел перед собой преграды. Так он прошёл сквозь стену и оказался в каком-то очень и очень жарком месте, из которого только что куда выбежало несколько человек. Он пытался вспомнить на что же было похоже это место, но почему-то не мог.
И тут он увидел на деревянном полу небольшую такую, наверно совсем маленькую лужицу, от которой исходил удивительно приятный запах, какая-то что ли истома напитывающая его бренное тело доброй и живительной энергией.
Он посмотрел в эту лужицу и увидел в ней сухого, маленького и сгорбленного старика, в котором он узнал сам себя и понял, что он был есть и будет самым что не на есть банным банником на свете. Банником, которого все другие такие же нечистые духи знали по имени – Никодим.
Как будто никогда не было никакого того великолепного Сергея Михайловича, не было его милой жены и его замечательного сына Германа, не было власти, денег и золота.
Не было ничего и никого, кроме его бессмертного, но в то же время и мёртвого духа.
Банник Никодим ещё раз посмотрел на своё отражение в маленькой лужице, почесал свой лысый затылок, потом голое пузо и вдруг вспомнил, что сегодня ещё пока никого не обдал кипятком, не порядок, – подумал он и ещё раз вдохнув в себя аромат грязной, использованной людьми воды, попятился к стене.
Внезапно у каменной стены его, как будто что остановило, словно что мелькнуло в его памяти. Какое-то красивое женское лицо и лицо маленького мальчика … Это было лицо его жены и сына, когда тот был малышом. Но искра памяти вспыхнула лишь на мгновение и потом быстро погасла.
Банник Никодим ещё раз почесал голое брюхо и подойдя к каменной стене печи медленно исчез в ней, оставив после себя на ней только три капельки пота.
Три капельки его прошлой жизни …
– Ау, ау ау ааа, баю, баю, бай, ау, ау, ау, ай, – пела красивая молодая женщина, склонившись над маленькой колыбелью, в которой лежал розовый малыш, посапывая и кряхтя что-то во сне.
Не было больше того душегуба, который разбойничал в лесах и у которого на руках была кровь невинных людей, не было разбойника, не была загубленной души, а был розовый малыш, которому его мама пела колыбельную и которому Господь дал ещё один шанс прожить эту жизнь хорошим человеком.
И он проживёт её и банника Дементия больше никогда не будет. Ни—ког—да…
Пролог.
Герман вернулся в свой родной город. Никто не знал куда пропал его отец, а с ним и несметные сокровища. Отец канул в небытие.
А бывшей бане вернули свой прежний облик власти.
И Герман снова приходил в ту же баню, в ту же парную с мраморным бассейном. Он часто ждал, когда появиться банник, но банник больше не появлялся. Банник исчез, навсегда.
Герман ждал и потом уходил. И так было много раз, пока Герман решил больше не ходить в эту баню, а потом и навсегда покинул этот город.
Банник Никодим часто видел мужчину, который сидел одиноко в парной. Временами что-то родное мелькало в его облике, но тут же исчезало.
И банник Никодим вздыхая уходил к себе домой, в свою пространственную воронку.
В этой истории всё ушло на круги свои, всё вернулось в своё истинное я, кроме бани.
Одна только баня осталась и в ней жил, нечистый
