И все мои девять хвостов - Мила Коротич
– Я не любитель отрывать рукава[23], – сказал Алексу сосед. – Просто не было другого способа заставить тебя увидеть и замолчать.
– Так мы тут все – лисы? – спросил Ши.
– И, может быть, даже все – твои родственники, – ответил сосед. – Все лисы – родственники друг другу. Только сейчас это не помогает.
Алекс ничего не понял, и, оробев, замолчал.
– Полукровка предпочитает водиться с собаками, а не с семьей, – подтвердил мужчина слева. – Он сам слабый-слабый, но обыграл в го каждого из нас, и теперь наши жемчужины вот-вот станут фишками на его игральной доске.
– Братец, не путай его, – попросил парень. – Этот младший, кажется, совсем не знал, что мы существуем. Откуда ты, из какой семьи?
Ши набрался смелости и назвал фамилию отца.
– Северянин! Ши из Хэйлунцзян. Тогда хоть тебе здесь холодно не будет, маленький братец, – со всех сторон загалдели соседи.
Алексу показалось, что говорят они снисходительно.
– Вот почему мы тебя не сразу поняли. Вот почему ты иначе пахнешь!
– Не галдите, как бабы, – прохрипел вдруг полуживой мальчишка. – Он странно пахнет, потому что не облит куриной мочой, как все вы.
– Точно, – подтвердил поцеловавший Алекса сосед. – Я тоже это почувствовал. Его вывернули другим способом. Тебя заставили съесть сырую печень? – спросил он насупленного Ши.
Тот кивнул.
Все вокруг возликовали. Со стороны, наверное, казалось, что лисы в клетках взбесились.
– Превращайся обратно и выпусти всех нас, братишка с севера! – неслось со всех сторон.
Алекс ушел в дальний угол клетки.
Он уперся головой в решетку. Он закрыл глаза. Он представил, как распутываются петли проволоки на его двери. И на двери соседа, лизнувшего его в нос. И на двери умирающего мальчишки.
Все вокруг замерли. Все вокруг превратились в единый вздох, в единый хриплый свист. Все желтые глаза усталых, грязных, измученных зверей, все прекрасные глаза самых красивых мужчин, каких можно видеть только в кино и рекламе, все устремились на несчастного Алекса Ши.
Северянин Ши еще никогда в жизни не боялся потерять лицо[24] перед таким большим количеством родственников и незнакомцев.
Глава 5
А как тут не потерять лицо, если уже начинаешь путаться в том, кто ты в данный момент?!
Саша Кислицкая согласилась на эту авантюру с подменой по глубоко личной причине, и дело не в желании свалить, доказать, пожить в Китае, зацепиться, устроиться или мир посмотреть. У себя в съемной квартире, держа в руках конверт, проклеенный внутри пупырчатой пленкой – «дедушкой» поп-ита, – она отдавала себе отчет в том, что в конверте – конец ее детской ране и травме. Но, возможно, и начало взрослой.
Пальцы тянулись лопать пупырки, а в животе все сжималось от волнения. Потому она отложила конверт и третий день не могла решиться его вскрыть, прочитать, посмотреть содержимое. От лопнутых пупырок пакет худел день ото дня, но оставался невскрытым.
– Ты, Кислицкая, оказывается, девица тонкой душевной организации, а Китай – он для тех, кто попроще, знаешь ли, – сказала как-то Васильева, когда они после шопинга на торговой улице упали на пластиковые стулья в какой-то чифаньке[25].
В каждом китайском городе есть такая улица, где главное занятие – торговля, а главный признак – пешеходная зона. Если такой улицы нет, то вы не в городе, а в деревне. А Харбин – город, хоть и не очень большой по меркам Поднебесной.
Тонкая душевная организация Саши проявлялась первое время регулярно и почти во всем. Например, когда ее шокировали псевдоевропейские здания и почти сталинский ампир, в котором внутри могло оказаться что угодно. Кажется, в таком замке быть банку или госучреждению, а там баня в пять этажей или все же банк, но лук на мраморных ступеньках сушится. А что, почему бы место не задействовать?! Дорого-богато снаружи, даобао[26] внутри. И постоянное смешение несмешиваемого: старые и новые дома, центральная площадь города и трусы́ на веревочке в углу этой площади. Туристические автобусы с тонированными стеклами и моторикши на одной дороге – и все друг другу гудят! Музей в здании типа «русский терем» и куча угля для котельной – вот тут же, в двух метрах у входа. Огромная тарелка еды – и всего за десять юаней. Технопарк и дети с голой попой. Нищий просит милостыню, но переводом по QR-коду на смартфон[27]. Смартфон у него ко лбу привязан бурым шнурком. Девчонки в невероятно коротких шортах и в капроновых носках под босоножками при этом. Худые парни и коренастые женщины.
А табачный дым! Ей поначалу казалось, что харбинцы сигареты не курят, а едят – так запах преследовал!
И негде проявить свое знание древней китайской культуры – хайтек везде! Ну, разве что смотреть псевдоисторические сериалы, на которые подсели полмира и почти все молодые китаянки. Кислицкую, однако, эти героические и магические битвы раздражали. Ей было не до проблем посторонних длинноволосых красавчиков в летящих одеждах. Самой бы не сбиться, кто она сейчас – Саша Кислицкая, зубрилка из России, или Алекс Ши, харбинский раздолбай. Ей однажды сказали, когда она была «Алексом», что он даже называть себя друзьям велел не по-китайски, а на европейский манер – Алекс Ши, сначала «белое» имя, потом родовая фамилия. Ну пижон же!
…Приехала она поездом, ранним утром, когда харбинское солнце еще не жарило, а только освещало. Поездом, потому что так дешевле. Остальные наверняка летели самолетом. Да и какое ей дело до остальных? Она не загрустит по ним, даже если не увидит их больше совсем. Так Кислицкая себя уверяла в тот момент.
Улицы и здания еще не раскалились, а в тени даже было прохладно. Когда толпа вывалилась – иначе не скажешь – из вагона, который привез Сашу в почти русский город, поднявшийся из небольшого китайского поселения на шпалах русской КВЖД[28] до уровня главного города северной провинции, как ей говорила «Википедия», девушка отчетливо ощутила, что никому здесь не нужна. Острое чувство одиночества пронзило ее вот прямо на перроне. Все недавние попутчики разбежались, и только она стояла с небольшим фиолетовым чемоданом, в мешковатых джинсах-бойфрендах и футболке «оверсайз» с иероглифом «песня» на всю спину. Щипаная челка лезла в глаза, и хотелось ее заколоть, но будет
