Семь дней до Апокалипсиса - Дмитрий Чайка
— Эй, деревня, дверью не ошибся? — с необыкновенным радушием спросил его могучий бородатый мужик, стоявший у входа. Вышибала, видимо. Свернутый набок нос и посеченные шрамами кулаки придавали ему дополнительное очарование.
— К самому, — небрежно бросил Лёха, увидев после этих слов в глазах вышибалы недюжинное уважение.
— Он ждет, — ответил тот ему. — За мной иди.
Они прошли через большой зал, где сидели мутные личности, как с сохранившимися прическами, так и без них. Кто-то пил, кто-то лапал пьяных проституток самого непотребного вида, а кто-то играл в карты, выпивая и лапая проституток. Дым стоял коромыслом в прямом смысле, потому что курили почти все. И невообразимая смесь запахов, состоящая из ароматов прелых портянок, острого женского пота, табака и сивухи, била в голову майора Петрова не хуже кузнечного молота. Тем не менее, Лёха чувствовал, что он на верном пути.
Иван Петрович оказался невысоким полноватым мужчиной самой обычной внешности. Его письменный стол, обтянутый зеленым сукном, напоминал фильмы про Ленина, что Лёхе довелось посмотреть в детстве, а рядом с ним стоял резной стул с высокой спинкой. Хозяин кабинета стоял лицом к окну и фальшиво напевал:
— Москва, звонят колокола,
Москва, златые купола!
— Кхе-кхе, — заявил Лёха о своем присутствии.
— Ты чего хотел, землепашец? — спросил тот ледяным голосом. — У тебя должна быть очень веская причина, чтобы вот так запросто сюда прийти. Тебе с порога кости не переломали только потому, что мне любопытно стало, кто же это у нас такой отважный.
Вместо ответа Лёха лениво поднял левую ладонь и включил метку.
— Это многое объясняет, — сбавил тон Иван Петрович, — но не все. Ты чего в таком виде по Москве шляешься? На съезжей не пороли давно?
— Да, я при исполнении вроде как, — сказал майор. — А переключение что-то барахлит.
— Это бывает, — посочувствовал местный босс. — Это же Ад, они вечно всякий неликвид покупают. Жлобы несчастные. Систему перезагружать пробовал?
— А это как? — заинтересовался Лёха.
— Там вверху, в правом углу, значок видишь? Да не так! Глаза закрой, — пояснил ему Иван Петрович.
— Теперь вижу, — радостно сказал Лёха. — Жать?
— Жми!
Лёха усилием мысли нажал на крошечный значок, и через пару минут он был одет в неплохие брюки, заправленные в яловые сапоги гармошкой и полотняную рубаху с поясом. Неопрятная бородища превратилась в аккуратную щегольскую бородку.
— Ну вот, так гораздо лучше, — с удовлетворением сказал хозяин. — Чего хотел-то, служивый?
— Уважаемого, э-э — э… человека, обокрали. Не будем колыхать воздух именами, но ты должен быть в курсе. Люди на тебя показывают. — Лёха начал издалека.
— Не брал я ничего. И ничего не знаю, — майор по глазам видел, что тот отчаянно брешет.
— Может, и не брал, — Лёха пристально посмотрел ему в глаза, и начал импровизировать. — Но если запираться будешь, привлеку за соучастие. Отъедешь на строгий режим, будешь депутатов Госдумы на вертеле жарить.
— Я туда не вернусь, — занервничал Иван Петрович. — Там же спятить можно от запаха горелого мяса. Я после этого вегетарианцем стал и от громких криков до сих пор вздрагиваю. Десять лет уже, как откинулся, а до сих пор снится. Как глаза закрою — депутаты, депутаты, депутаты… Госдума, Мосгордума, Совет Федерации, Заксобрание, областные советы, Народный Хурал Калмыкии… Бр-р-р-р! Да ни за что больше!
— Тогда колись! — надавил на него Лёха.
— Не докажешь ничего, — хозяин выставил на него фигу с выросшим кривым когтем. — Мой адвокат тебя с дерьмом сожрет. Я с самим Плевако работаю. Понял?
— Не хочешь, значит, по-хорошему, — притворно вздохнул Лёха и потянулся к мешку, который превратился в массивную кожаную сумку. Он нащупал искомый предмет и торжествующе выставил его на стол. — Вот!
— Что, совсем почитать нечего? Сочувствую! — с искренней жалостью сказал ему Иван Петрович, с интересом разглядывая свиную физиономию на обложке. — А по каковски эта дрянь написана-то? Ой, не открывается. Какая у тебя книга странная, майор. Открываться не хочет!
— Ой! — Лёха густо покраснел и быстро исправил ситуацию. На столе оказалась Фарфоровая Собачка с Самыми Грустными Глазами на Свете.
— Да, это серьезный аргумент! — деловито заявил хозяин кабинета. — По чем отдашь?
— Не продается! — ответил слегка удивленный Лёха. Он ожидал совсем другой реакции.
— Жаль! — расстроенно сказал Иван Петрович. — Надумаешь, скажи, я куплю. Редкая вещь.
— Ты, может, не понял… — осторожно попробовал перевести разговор в нужное русло Лёха. — Это же аватара демона Вселенской Скорби. Если я ее тут оставлю, то вся твоя клиентура в тоску впадет.
— Это ты не понял, майор. Это Российская Империя, июнь 1896-го. Тут такая тоска, что твою собаку даже не заметит никто. Она тут сама через месяц от тоски сдохнет.
— А тогда зачем она тебе?
— Да, когда народ чересчур веселый в трактире, в зал выносить буду. Чтобы, значит, градус понизить. У меня клиентура, когда веселая, то очень буйной становится. А когда грустная, то пьет больше. Прибыток, опять же. Очень нужная в нашем деле собака, я бы даже сказал, незаменимая. У меня вместо нее Архип работает. Ну, вышибала который. Но он натура тонкая, увлекающаяся, поэтому после него слишком много трупов остается. Утилизацию потом замучаешься проводить. Собака для этих целей куда удобнее.
Разговор зашел в тупик, и Лёха угрюмо замолчал. Давить на свидетеля было особенно нечем, а тут еще и адвокат нарисовался. Имя Плевако он знал, проходил в универе. Незаконнорожденный сын польского дворянина и казашки, чудак, у которого обоих сыновей звали Сергеями, и феноменально талантливый оратор. Зверь был, а не адвокат. Этот, и правда, размажет, как асфальтовый каток. Но тут Лёху осенило.
— Жизненной силой могу помочь, — заявил он и включил метку на полную мощь.
— Что? — резко обернулся Иван Петрович. Его глаза выражали такое нездоровое возбуждение, что его даже трясло. — Да где ты это взял? Так только суккубы могут делать, а это довольно редкие твари. В нашей локации вообще ни одной нет.
— Тайна следствия, — важно заявил майор, и замолчал, передав мяч своему визави.
— Кто там в тебе? — жадно спросил хозяин кабинета.
—
