Хранитель кладов - Андрей Александрович Васильев
Потому выехали раненько, чтобы до вечера все же до города добраться.
— Поляна там, конечно, «выбитая», — толковал нам Гендос, подпрыгивая на переднем сидении, — но Вьюн сказал, что там «лежак» когда-то был, потому «потеряшек» море. Надолго хватит, причем всем.
Я потихоньку начал понимать язык, на котором общались мои друзья, перевод уже не требовался. Слово «лежак» означало, что на этой самой поляне некогда купцы, крестьяне и прочие мирные граждане устраивались на привалы или ночлеги и время от времени теряли разные вещи: монеты, ножи и прочую мелочь, которую теперь Сивый, Гендос и прочие искатели сокровищ называют «потеряшками». Покопались на этой поляне уже изрядно, потому она перешла в разряд «выбитых», но шансы что-то любопытное отыскать остались.
— До Москвы один перегон оставался, вот пращуры там на ночевку и вставали, — заметил Сивый. — Самое то. Небось, на тракте пошаливали, в ночи никто не хотел до городских застав переться. А тут тебе и костер, и брага, и компания подходящая. И даже, возможно, девы блудные из числа окрестных разбитных вдовушек. Так, Генк, ты сегодня за штурмана, не забудь мне хотя бы за пару километров маякнуть, что сворачивать с трассы нужно. Координаты уже забил в навигатор или нет?
Когда я увидел поляну, о которой шла речь, я сразу поверил как в то, что здесь некогда стояли лагерем странники и купцы, так и в то, что она «выбитая».
Очень большое пространство среди леса, заросшее низенькой зеленой травкой, было изрядно перерыто. Так, будто тут целая колония кротов орудовала.
— Н-да, — Сивый почесал затылок, — Вьюн, конечно, скотина. Нет, наводка верная, но хоть бы сказал, что про это место половина Москвы в курсе.
— Рассупониваемся, — непреклонно заявил Гендос. — Раз пришли — будем «ходить». Земля богата, все из нее никто никогда не выгребет. Часа три хотя бы побродим. Это дело принципа.
Именно ему первому удача и улыбнулась. Минут через пятнадцать Генка резко остановился, потоптался на месте, прислушиваясь к писку в наушниках, а после начал «зарываться».
— «Николашка», — сообщил он нам с гордостью через пару минут, отчистив монету от земли. — Три копейки. И не «убитая».
— Год какой? — полюбопытствовал Сивый.
— А, — отмахнулся Гендос, — четырнадцатый. Ни о чем.
— Почему? — заинтересовался я. — Чем он от других отличается?
— Война началась, — пояснил Сивый. — Деньги она тянула как пылесос, потому их шлепать начали с очень большой скоростью, что ассигнации, что монеты. А медь — самая распространенное средство расчета царя-амператора с братушками-солдатиками. Это енералы да охфицеры большую деньгу зарабатывали, нижним чинам было положено семьдесят пять копеек. Не, Валер, не в день — в месяц. И если жив останешься. Ну, унтерам или фельдфебелям, понятное дело, побольше, а солдатам — вот, медяки. Так что начеканили их за три последних года, что Романовы у власти стояли, море.
— А если до четырнадцатого года такую монету взять? — мне стало правда интересно. — В смысле найти. Она дороже будет?
— Отвлеченными категориями мыслишь, — усмехнулся Генка, снова беря в руки металлоискатель. — Год на год не приходится. Опять же сохранность важна.
— Наш с Гендосом общий знакомец Лука как-то «трюндель» пятого года поднял, — добавил Сивый. — Неплохой такой «трюндель», чистый. Так почти сразу за «косарь» зеленых «купцу» скинул. Можно было еще пару сотен выторговать, но он не стал. И правильно, жадность порождает бедность.
— А если самого начала царствования? — упорствовал я. — Николай Второй когда на престол сел? В 1894? Вот если того года?
— В девяносто четвертом, кроме «полушек» с николаевским вензелем, ничего не чеканили, — Сивый тоже надел наушники. — Но если такую найдешь, да еще в приличной сохранности, с меня «купец», с тебя «поляна», она очень хороших денег стоит.
«Полушка» — это одна четвертая копейки. По нашим меркам вовсе воздух, по старым… Если совсем — то что-то. Если говорить о начале двадцатого века, то тоже уже почти ничего. Может, разве пирожок какой?
Ну а «трюндель» — это три копейки, соответственно. Интересно, почему 1905 год дороже, например, 1913? Вряд ли из-за русско-японской войны или первой революции.
А вообще стыдно. Из нас троих историк я, а знают больше вот эти двое. Путь их знания специфичны, но все же…
Как и когда я, ожидая попискивания, говорящего о том, что под землей меня ждет находка, убрел за березки, растущие на краю поляны, не знаю. Но вот убрел. Кстати, не я один, Сивый то и дело поступал так же.
Наушники молчали, а под деревьями было хорошо, покойно и прохладно, потому в какой-то момент я стянул с мокрой от пота головы наушники, аккуратно прислонил металлоискатель «E-Trac», любезно одолженный мне Сивым, к дереву и сам уселся рядом, достав из кармана сигареты.
И вот тут я снова услышал зов, очень похожий на тот, что был в заброшенной деревне. Правда, на этот раз голос… Как бы так сказать… Мало в нем человеческого имелось. Это сложно объяснить. Скажем так: в компьютерном озвучивателе книг и то людских интонаций больше. А тут что-то совсем уж непонятное.
Но игнорировать его я не стал. Во-первых, интересно. Скажу честно — предыдущий случай меня очень заинтриговал. Вся эта демонстрация картинок и прочее… Ну да, немного жутковато, но невероятно любопытно. Во-вторых, азарт. Не жадность, нет, именно азарт. Очень хотелось еще один клад найти.
— Я тут, — взывал ко мне голос. — Иди сюда. Иди скорей, человек.
Мне бы сообразить, что слово «человек» произнесено не случайно, но какой там! Я шустро зашагал в ту сторону, откуда неслись стоны, не забывая при этом поглядывать назад и следя за тем, чтобы поляна все же хоть как-то виднелась за не такими уж густорастущими деревьями. Снова заблудиться у меня желания не имелось. Ну да, дядя Фома обещал, что теперь все лешие станут моими друзьями, но все же…
Потому чуть и не свалился от неожиданности на землю, когда дошел до нужного места, находившегося, кстати, не так и далеко от поляны. Даже странно, что никто никогда досюда с металлоискателем не добрался.
С другой стороны, посмотрел бы я на вас, увидь вы то, что явилось
