КОМА. 2024. Вспоминая Джорджа Оруэлла - Изольда Алмазова
А Пряхин в это время смотрел не на меня. Он пялился в экран своего компьютера, быстро перебирая пальцами по клавиатуре. Его лицо по-прежнему было непроницаемым. Ни радости от встречи, ни удивления, ни, на худой конец, приветственного жеста или улыбки я так и не дождалась.
Наконец полковник оторвал взгляд от экрана и посмотрел на меня.
– Я понимаю, что вы не знакомы с нашими внутренними порядками и законами. Но незнание наших законов не снимает с вас ответственности за ваши правонарушения, – казенной фразой начал полковник Пряхин («Я это уже слышала, уважаемый, мог бы и не повторять»). – Я даже готов снисходительно отнестись к вашему двухчасовому опозданию, которое нарушило мой плотный рабочий график. Тем не менее, я уверен, – полковник сделал ударение на слове «уверен», – что впредь вы будете строго соблюдать правила поведения в нашем городе. Исходя из того, что вы, госпожа Свенсон, прибыли к нам из-за границы, на первый раз мы так же терпимо отнесемся к вашему промаху. Мы установим вам новый СЭФ. В течение суток вы постараетесь не потерять его. Ровно через двадцать четыре часа вы сможете его снять. Вам ясно?
– Да.
Пряхин нажал на кнопку вызова, располагающейся под поверхностью стола. Из смежной комнаты появился розовощекий полноватый коротышка в гражданском костюме.
– Капитан, просканируйте еще раз чип госпожи Свенсон и установите новый СЭФ, а также внесите свежие данные в биометрию нашей иностранной гостьи. Евгения Ильинична, передайте Виктору Анатольевичу свой паспорт, – распорядился Пряхин.
– Слушаюсь, – щелкнул каблуками капитан и выжидательно уставился на меня.
Я в который раз за сегодняшний день, подала офицеру паспорт и откинулась на спинку стула. Все происходящее мне очень не нравилось, но изменить я ничего не могла.
Тем временем, капитан скрылся за дверью служебного помещения, и мы с Пряхиным вновь остались одни.
Во время небольшой паузы до возвращения капитана, мы молча смотрели друг на друга. Я уже было хотела сказать, что я рада встрече с ним, как едва заметным движением пальца правой руки Славка дал мне понять, чтобы я молчала. Мне оставалось только кивнуть в ответ.
Когда капитан вернулся со сканером и новой пластинкой, предназначенной для считывания моих эмоций, я подверглась той же процедуре, что и на железнодорожном вокзале. По ее завершению, полковник безразлично сказал:
– Вы свободны, госпожа Свенсон.
Я поднялась с места и направилась к выходу. И когда я уже коснулась пальцами дверной ручки, то вновь услышала немного смягчившийся голос Пряхина:
– В следующее воскресенье… Подчеркиваю, не завтра, а через неделю, вам желательно постоянно находиться в доме Гольских. Можете уехать за город. Но в городе, и особенно в центре, появляться не следует.
– Хорошо, – сказала я и обернулась.
Лицо Славки по-прежнему ничего не выражало, кроме деловой сосредоточенности. А с огромного, во весь рост портрета, висевшего за его спиной, на меня строго смотрели пронзительные глаза Главы Государства.
Я шагнула в коридор. У двери меня поджидал тот же рядовой, что получасом ранее сопровождал меня в кабинет Пряхина. Ни слова не говоря, он развернулся, а я последовала за ним. Я чувствовала огромное удовлетворение. Судя по всему, я очень легко отделалась. Мне даже показалось, что воздух в коридоре стал чище. А еще я поймала себя на мысли, что все мое пребывание в городе детства напоминает мне американские горки: то я взлетаю на вершину неизвестности и страха, то стремительно опускаюсь вниз к вожделенному покою и душевному равновесию.
В холле офицеры по-прежнему распределяли народец по кабинетам экзекуторов. Людей в очередях, как ни странно, прибавилось. Моя подруга, съежившись как воробышек, сидела в кресле. Ее лицо было почти зеленым. Я понимала, что все время моего пребывания у Пряхина подруга тревожилась и опасалась за мою жизнь и здоровье. Она терзалась муками совести от того, что пригласила меня в гости и тем самым создала мне массу хлопот и неприятностей. Когда же Мара увидела меня, она быстро вскочила с места и подбежала ко мне. Мы обнялись так, как будто я вернулась с войны живой и невредимой. Но такое бурное проявление чисто человеческих чувств в этом учреждении не приветствовалось, потому что мы услышали громко и грозное:
– Женщины, немедленно покиньте помещение!
Что мы с радостью и сделали. Мы практически вылетели из здания и оказавшись на улице, нервно рассмеялись. Мы смеялись над своими нелепыми страхами и радовались тому, что все закончилось хорошо.
– Женька, а давай еще подышим свежим воздухом. Погуляем по набережной. Я покажу тебе наш новый мост. Он очень красивый. Он – гордость нашего города, – предложила Мара, но потом заглянула в мои глаза и осторожно спросила: – Или ты устала и хочешь домой?
– Знаешь, Гольская, я бы сейчас с пребольшим удовольствием выпила бы чего-нибудь покрепче. Но учитывая тот факт, что вы настойчиво искореняете алкоголизм, я согласна на прогулку. И ты права, необходимо подышать свежим воздухом.
Мара подхватила меня под локоть, и мы медленно направились в сторону Черной реки. Погода, словно чувствуя наше настроение, улучшилась. Солнце высвободилось из плена тяжелых низких туч, так и не разродившихся сильным дождем, ярко и по-доброму светило нам. Оно щедро согревало наши души, слегка примороженные визитом в «застенки». Именно это слово пришло мне на ум, когда Мара принялась расспрашивать меня о визите к полковнику Пряхину. Мне не хотелось говорить об этом, я только сообщила, что полковник Пряхин оказался тем парнем, в которого я была когда-то влюблена. Оказалось, что Гольская хорошо его помнит и удивилась, что нескладный и скромный мальчишка превратился в красавца и добился такого высокого положения. Еще я описала его шикарный кабинет с красивой дорогой мебелью и огромным портретом ГГ. А еще я предположила, что в смежной комнате Пряхин и коротышка-капитан допрашивают и возможно пытают людей. И на этом я замолчала. Я больше ничего не хотела вспоминать. Ни бедолагу в холле, ни «профессора» в коридоре, ни каменное лицо Пряхина, ни его грозный вид и властный голос. Шок от череды событий происходивших всего в течение в первой половины дня постепенно проходил. Сейчас я хотела поставить жирную точку под всем увиденным и услышанным. Я больше не хотела думать над происходящим. Мне уже не под силу было анализировать информацию, захлестнувшей меня мощным цунами. Я хотела одного. Покоя.
13.
Людей на улицах
