Алексей Самсонов - Цифровая магия
Доминиканец выдохнул воздух и более спокойно, но не без ехидства в голосе продолжил допрос:
– Значит, была у тебя эта книга, да только ты считаешь, что ее никто не видел. Ты ли писал эту книгу?
– Нет, не писал я таких книг. – Ученый тяжело вздохнул. – Зачем я понадобился римской инквизиции? Меня еще в Венеции спрашивали про эту книгу в черной обложке, но я тогда не придал этому значения. Я пообещал предоставить ее правосудию, в надежде, что это откроет мне путь к доброй жизни. Но, похоже, это привело к обратному.
– Про эту ли книгу ты рассказывал некоему Франческо Грациано, с которым ты находился вместе в тюрьме в Венеции?
– Мы обсуждали многие книги.
– Перестань избегать прямых ответов. Знакома ли тебе эта книга?
– Да, мне знакома такая книга.
– Прекрасно! Где и при каких обстоятельствах ты увидел ее?
Ноланец прикрыл глаза и в очередной раз тяжело вздохнул. Страх, вопреки его воле, закрадывался в его душу. Вот что нужно этим сжигателям. Он наконец начал понимать, зачем его затребовал Рим. Иначе кому нужен был убогий философ. Если бы не книга, венецианская инквизиция его давно отпустила бы. Как же он этого не понял. Но он не мог ничего предложить своим мучителям, даже если бы хотел.
– Я нашел ее в библиотеке Оксфорда, в Англии, где жил в течение некоторого времени.
Прокуратор растянул губы в улыбке и стал похож на ощерившегося волка.
– Опять эта богомерзкая Англия, которая не желает признавать власти Святого Престола! Ну вот, теперь, я думаю, мы сможем добраться до источника твоего грехопадения и спасти тебя. Кто дал тебе эту книгу?
– Я нашел ее в книгохранилище самостоятельно и, заинтересовавшись, приступил к изучению.
– Кому ты рассказал о находке?
– Я никому не рассказывал о книге, поскольку эти невежественные педанты все равно не смогли бы оценить ценности моей находки. – Бруно действительно не поделился своей находкой с оксфордскими профессорами. К тому моменту он успел основательно рассориться с научной элитой Оксфорда.
– Вот видишь, уже тогда твой скверный характер заставил тебя укрепиться на пути греха. Достойных ученых ты называешь невежественными педантами. – Однако в голосе инквизитора не было искреннего укора. Похоже, здесь он разделял мнение допрашиваемого об ученых и богословах старинного университета. – К чему привело тебя изучение пресловутой книги? Какие магические приемы ты смог почерпнуть из нее?
– Увы, книга зашифрована. Я не смог найти ключа. Как мне кажется, я понял только часть изображений, которые подтверждали мои соображения об устройстве вселенной.
– Где сейчас эта книга?
– Увы, книга навсегда утеряна. Разозлившись на это стадо болванов, уезжая из Оксфорда в Лондон, я в гневе бросил несколько книг из библиотеки в камин. – Бруно лгал. Он действительно в припадке ярости бросил несколько древних книг в огонь, но среди них не было той самой черной книги, о которой его допрашивал инквизитор. – Они вспыхнули как порох, и, хотя я тут же опомнился, все было кончено – книг больше не стало.
Прокуратор с ненавистью посмотрел на ученого.
– Ты лжешь! Ты не мог ее уничтожить!
– Я сожалею о своем поступке. Такие книги нельзя сжигать, но я тогда уподобился вам и раскаиваюсь в этом. Видно, правы вы, называя меня еретиком. Но зачем вам эта книга, ведь я все равно ее сжег. Зачем меня затребовала инквизиция Рима?
Инквизитор в гневе открывал и закрывал рот, словно рыба на берегу. Ему было поручено всеми правдами и неправдами получить от проклятого Ноланца эту книгу. А теперь тот говорил, что книги больше нет, что он сжег ее. Прокуратор смог ответить только через несколько секунд:
– Не ты меня допрашиваешь, а я тебя! Но я тебе отвечу! Ты признан не просто еретиком, а ересиархом, поэтому и затребован римским трибуналом. Дело против тебя начато именно здесь, и ты гораздо более подлежишь суду здесь, нежели там, в Венеции, ибо велика твоя вина перед Святым Престолом. Поэтому, чтобы привести тебя к раскаянию, было принято решение прибегнуть к пытке.
Джордано Бруно вздрогнул и напрягся. Ремни врезались в его тело. Инквизитор плотоядно ухмыльнулся и, повысив голос, обратился к монахам в углу:
– Братья, все ли готово для дальнейшего допроса?
Один из монахов обернулся и ответил:
– Да, все готово, ваше преподобие.
– Тогда зовите палача. Этот несчастный не желает раскаиваться.
Тот монах, что отвечал прокуратору, вышел из камеры.
Прошло не больше двух-трех минут, и в камеру вместе с монахом вошел невысокий коренастый человек в кожаном фартуке и прошел с монахом в дальний угол, где был разложен пыточный инструмент. Привязанный к столу ученый задышал отрывисто и слегка всхлипывая. Он был отважен и силен в своем упорстве, но боли, которая должна была вот-вот прийти к нему, нельзя было не бояться.
Инквизитор внимательно посмотрел на него и с легким налетом удовольствия в голосе отметил:
– Твое тело умнее тебя, грешник. Оно знает, какая расплата ждет его за грехи. Неужели твой разум окажется глупее тела?
Бруно поднял взгляд, полный ненависти, на инквизитора.
– Тело слабо и боится боли и смерти. Я сильнее своего тела!
Прокуратор рассмеялся. Он знал о теле и силе гораздо больше глупого еретика. Сколько ему встречалось таких самонадеянных грешников. И этот наверняка не был сильнее других – его отвага была больше его разума. Однако здесь умели убивать отвагу.
Но была в деле этого еретика одна странность. Его высокопреосвященство кардинал Камилло Боргезе приказал отнестись к нему со всей серьезностью. Более того, он приказал при ведении этого дела подчиняться иезуиту Игнатию Карафе. Это было достаточно странно. Ему еще не приходилось подчиняться братьям из других монашеских орденов. Впрочем, прокуратора это не обижало – интересы святой инквизиции превыше личных амбиций. Его это не обижало, но пугало. Точнее, его пугал брат Карафа. Когда кардинал представлял их друг другу, было видно, что Карафа относится к его высокопреосвященству в лучшем случае как к равному, а то и… Было в иезуите что-то, что вселяло в опытного инквизитора трепет. Прокуратор был весьма целеустремленным человеком, если не сказать фанатичным, но брат Игнатий казался просто одержимым. Только его одержимость была… темной. Мирандола сам не всегда чувствовал себя достаточно чистым и безгрешным перед Святым Престолом, но греховность Карафы была иного рода. Прокуратор мог поклясться, что в глазах того время от времени проявляются отблески адского пламени, хотя и заметить их инквизитор смог лишь благодаря великолепному знанию людей.
На самом деле брат Игнатий приказал не трогать несчастного ученого, точнее, припугнуть и дать почувствовать, что ждет его за сопротивление. Необходимо было лишь довести того до состояния душевной паники. Для Святого Престола была крайне важна книга, о которой прокуратор расспрашивал Бруно. И пока не получена вся информация, а лучше сама книга, нельзя причинять ученому вреда, дабы не рисковать потерять его при суровых пытках. Лишь «слегка», сказал иезуит. А в нужный момент появится Игнатий и «спасет» несчастного от продолжения пытки.
– Господь дал нам тело и для того, чтобы вводить нас во искушение, но и для того, чтобы вразумлять нас через лишения и боль, – обратился прокуратор к допрашиваемому. – Если же ты продолжишь упорствовать, это будет говорить о том, что дьявол дает тебе силы сопротивляться святой инквизиции.
– Зачем меня обвиняют в связи с дьяволом? Я никогда не поклонялся врагу рода человеческого! Я даже не знаю, существует ли он…
– Вот! Отрицающий Сатану отрицает Господа! Братья, все ли готово к пытке? – обратился инквизитор к монахам и палачу.
Привязанный к столу Бруно был бледен, но после слов инквизитора побледнел еще больше, однако нашел в себе мужество обвинить своего мучителя:
– Это не я, а вы нарушаете заповеди нашего Господа. Апостолы обращали людей в веру проповедями и примером своей доброй жизни. Вы же используете кары и боль. Так кто же следует Сатане? – уже выкрикнул ученый.
Ему никто не ответил, доминиканец только зло посмотрел на Ноланца.
Палач, тот, кого привел монах-иезуит, молча подошел к пыточному столу и, легко приподняв стол с одной стороны, поставил его набок, так что Бруно оказался в вертикальном положении и повис на ремнях. В поверхности стола, как раз по обеим сторонам шеи, находились два отверстия. Палач пропустил узкий кожаный ремень через одно из них, перекинул его по шее несчастного и пропихнул ремень обратно через другое. Потом он связал концы ремня между собой и продел в образовавшуюся петлю деревянную палку и вопросительно посмотрел на инквизитора. Тот молча кивнул, и палач начал крутить палку. Закручивающийся ремень стал натягиваться, петлей сдавливая шею пытаемого. Лицо того стало пунцовым, на висках вздулись вены. Из горла вырвался не то стон, не то хрип. Руки пытались вырваться из привязных ремней, но тщетно.
