Канцелярская крыса - Константин Сергеевич Соловьев
Он уже сам себе казался дерзким самозванцем и неловким обманщиком, вздумавшим хитростью заполучить причитающееся другому место. Этот крысиный взгляд прошибал его навылет, потрошил без ножа, вываливая самые страшные и постыдные грехи. Несомненно, Герти не просто так пытался пробраться в святая святых Нового Бангора, его канцелярию. Он явно замышлял что-то худое, во вред людям, их имуществу и, быть может, даже во вред короне…
— Пройдёмте со мной, сэр.
— Что?
— Со мной. Я отведу вас к лицу, уполномоченному разрешать подобные вопросы. Надеюсь, ваше затруднение можно устранить.
— Ах да, конечно. Уже иду.
Чиновник пропустил его внутрь канцелярии. Тяжёлая дверь мгновенно отрезала Герти от солнечного света. Внутри горели гальванические лампы, но они были так тусклы, что света, производимого ими, было явно недостаточно. Лунными пятнами свисая с потолка, они освещали лишь отдельные участки помещения, и это, в сочетании с душным и удивительно прохладным воздухом, выглядело очень причудливо. Прохлада, царящая здесь, сразу показалась Герти какой-то искусственной, словно её нагонял из подвалов здания какой-нибудь огромный рефрижератор. Но это, конечно, было далеко от истины. Просто очень толстые каменные стены крайне неохотно отдавали холод даже под тропическим солнцем, только и всего. Зато сделалось понятно, отчего чиновник предпочитает столь несоответствующей городской жаре костюм. В любом ином он попросту рисковал бы подхватить здесь простуду, невзирая на тропическую широту.
— Пожалуйста, следуйте за мной.
Чиновник повёл Герти вглубь здания. В своём траурном люстрине он был бы едва виден, если бы не бледная кожа. Двигаясь за ним в меру своей ловкости, Герти старался отделаться от мысли, что это шествие выглядит несколько зловеще. Будто призрак-провожатый ведёт его вглубь склепа… Разумеется, это было ещё одной из болезненных фантазий на почве невроза, однако, очень навязчивой.
Внутренняя обстановка показалась ему столь же тяжёлой и неестественной. Резные деревянные панели на стенах заставляли даже просторные помещения выглядеть маленькими и тесными, да и выглядели, несомненно, излишне мрачно. Под стать им была и мебель. Здесь царствовали безнадёжно устаревшие и уродливые формы предыдущей эпохи, при одном взгляде на которые Герти на ум приходила мысль о болезненно-раздувшихся глубоководных обитателях. Слишком много тяжёлого дерева, кожи и бронзы. Даже сидеть на таких стульях, наверно, истинное мучение. Здешние шкафы выглядели резными саркофагами, их просвечивающее между створок тёмное нутро нагоняло на Герти подсознательный иррациональный страх.
Конторки и письменные столы казались пыточными орудиями вроде дыб, и запах распространяли не дерева и лака, как обычная мебель, а кисловатый аромат медленного тления, свойственный для заброшенных и ветхих домов. Удивительно, но несмотря на высокие потолки, Герти ощущал безотчётное желание постоянно пригибаться, как будто камень нависал над самой головой, и оттого двигался особенно неловко и стеснённо.
«Не государственное учреждение, а какой-то зловещий готический особняк, — с нервным мысленным смешком подумал Герти, — Сюда бы этого писаку, Стокера, любимца публики, автора вдохновенного чтива про румынских вампиров… Ещё немного, и я поверю, что в здешних чернильницах человеческая кровь, а депеши печатают на человеческой коже».
Но больше всего поразили его служащие канцелярии. Сперва ему вовсе казалось, что кроме его и привратника здесь никого нет, а единственными обитателями канцелярии являются рассохшиеся предметы мебели. Но это было не так.
Пока они шли коридорами, ныряя из одного помещения в другое, столь же странно обставленное и неуютное, Герти то и дело слышал хорошо знакомый ему шелест бумаги и, как будто, прочие канцелярские звуки. Плеск чернил, треск проржавевших пружин в глубине стульев, лёгкий звон стекла. Едва ли подобные звуки могли родиться без участия человека. Герти стал присматриваться, и вдруг обнаружил, что комнаты и кабинеты вовсе не безлюдны.
Чиновники канцелярии передвигались бесшумно, даже половицы не скрипели под их начищенными ботинками. А останавливаясь, они сливались с фоном и предметами обстановки, делаясь едва ли не невидимыми. Все они были облачены в такие же чёрные люстриновые костюмы, от которых Герти сделалось не по себе. Совершенно одинаковые костюмы, очень строгие и идеально вычищенные, ни дать, ни взять, униформа городской похоронной команды.
У всех — белоснежные рубашки, серебряные запонки и аккуратно повязанные шёлковые галстуки. У всех — смазанные бриолином волосы, уложенные так тщательно, что ни единый волосок не выбивался на сторону. У всех — бледные выбритые лица, на долгие годы забывшие прикосновение солнечного света, лица подземных обитателей, скупые, острые, невыразительные. И взгляд… Показалось Герти или нет, но и взгляд у чиновников канцелярии был на удивление похож. Этот взгляд не пронзал навылет, как пишут обычно в беллетристике про морских капитанов, солдат и коронованных особ, он был другого свойства. Холодный и по-крысиному безразличный, он скользил с механической размеренностью по какому-то сложному алгоритму и, встречаясь с человеческими глазами, на миг замирал. В этот самый миг человеческое сердце проваливалось на пару дюймов куда-то вниз, делаясь свинцово-тяжёлым, бессильное сокращаться и толкать кровь.
Чиновники работали в полном молчании. Они сидели за письменными столами, перебирая бумаги, разглядывая обрывки телеграфных лент, листая толстые пыльные тома с невыразительными переплётами. Все эти операции производились едва ли не в полной тишине, что было не только непривычно, но и противоестественно. Даже печатные машинки под их бледными пальцами работали на удивление тихо, приглушённо. Сложно было поверить, что за толстыми каменными стенами находится живой и шумный колониальный город, раскалённый солнцем, с рычащими автомобилями, живыми людьми, поющими птицами… Хорошо знакомый с ежедневной работой канцелярии, Герти ощущал себя тут не на своём месте.
Здесь никто не смеялся, не курил, не листал свежих газет. Здесь за соседними столами не обсуждали то, как Гаррис сходил в субботу на скачки, и какую удивительную вещь выкинули французы на мировой конференции. Здесь не грызли между делом орешки, не стригли ногтей, не глядели в окна. Словом, жизнь канцелярии Нового Бангора выглядела выхолощенной, лишённой множества оттенков, монотонной, подчинённой безликой рациональности и вместе с тем до крайности загадочной.
Кажется, Герти начал понимать, отчего на его расспросы относительно канцелярии жители города реагировали столь странным образом. Он провёл здесь менее пяти минут, а уже чувствовал себя чрезвычайно подавлено. Совершенно невозможно было предположить, что вскоре он займёт один из этих уродливых столов, а общаться придётся со здешними чиновниками, при одном взгляде на которых Герти ощущал под сердцем мятный холодок.
Его провожатый наконец остановился перед дверью.
— Прошу вас, сэр. Вам сюда.
— Благодарю. Но к кому мне обращаться?
Неудивительно, что в здешнем освещении он не заметил металлическую табличку сбоку от двери. Она гласила «Рэнсис Т. Беллигейл, второй заместитель».
