Суперинтендант и его заботы - Анна Викторовна Дашевская
– Погодите, Джан-Франко, – Лавиния даже остановилась, и в неё тут же врезался спешивший куда-то юноша. – А маятник? Если я правильно помню, именно здесь, в Падуе Галилей работал над теорией движения маятника?
– А маятника нет, – развёл руками юный маг. – Только семнадцать фиалов. Тетрадь с расчётами этого устройства была передана сыном учёного, синьором Винченцо, в университетскую библиотеку. Вот только когда часы решили наладить, тетрадь эту не нашли.
Отчего-то в голосе Джан-Франко слышалось ехидство…
Госпожа Редфилд чуть было не начала строить предположения о том, куда могли деваться записи, но вовремя себя остановила: «Старая ты ворона, да тебя же дразнят! Мальчишке явно рассказали обо мне, в том числе и о том, насколько я могу увлечься делом, вот он и проверяет границы. Нет уж, на провокацию не поддамся! Не поддамся в этот раз», – добавила она самокритично и сказала уже вслух:
– Тем не менее, нас ждёт свидание с пожилой дамой, опаздывать было бы неловко. Вперёд, Джан-Франко, ведите!
Улица Толомеи оказалась узкой и совершенно пустынной. По обеим её сторонам тянулись без единого просвета между ними двухэтажные дома, выстроенные примерно в одном стиле: в центре фасада арка, закрытая ажурной решёткой, за ней дверь. Справа и слева от арки – окна, плотно закупоренные ставнями; одно здание от другого отличалось лишь количеством этих окон, да размером и количеством балконов на втором этаже. Тот дом, к которому они подошли, был на улице самым длинным: целых четыре балкона с ажурными оградами.
Джан-Франко уверенно прикоснулся к пластине рядом с аркой и громко сказал:
– Коммандер Редфилд к синьоре Джиральдони, по договорённости.
Какое-то время ничего не происходило, но у Лавинии появилось чувство, что на неё смотрят. Да нет, её разглядывают!
Наконец решётка разъехалась, дверь распахнулась, и сопровождающий деликатно взял её под локоть:
– Нас приглашают войти.
Леона Джиральдони была стара, очень, очень стара. Об этом даже не говорили, а кричали выцветшие, когда-то голубые глаза, редкие седые волосы, завитые в смешные кудряшки, накрашенные ярко-розовой помадой морщинистые губы. Синьора сидела в кресле-каталке возле растопленного камина, её колени были покрыты клетчатым пледом, а возле ног, на маленькой скамеечке, сидела столь же сморщенная, словно выцветшая чернокожая старуха.
Тем неожиданнее оказался прозвучавший голос – глубокий, низкий, с красивыми обертонами. «Кажется, именно об таких голосах говорят – чарующий», – промелькнула у Лавинии мысль.
– И кто же из вас коммандер? – с долей насмешки спросила синьора Джиральдони.
– Я. Коммандер Лавиния Редфилд, Служба магбезопасности Союза королевств.
– Очень хорошо, – бледно-голубые глаза переползли на Джан-Франко. – А вы, молодой человек?
– Я представляю здесь магбезопасность Венеции, – поклонился он. – Стажёр Ринальди.
– Рина-альди… Сын Франко или Микеле?
– Внук, синьора. Внук Микеле Ринальди.
– Ах, Великая Матерь, как бежит время! Подойди поближе, мальчик, дай на тебя посмотреть. Сядь-ка вот сюда… Белла, принеси мне мятного ликёру! Садись, садись… Представь себе, ты вполне бы мог оказаться и моим внуком тоже, если бы в один прекрасный вечер твой дед был чуточку порасторопнее…
«Играете, синьора? – думала Лавиния, лениво разглядывая дивной красоты кофейный столик, на крышке которого цветной мозаикой из полудрагоценных камней были выложены цветы и бабочки. – Делаете вид, что обо мне уже и забыли? Удобно, наверное, изображать беспамятную старуху… Кстати, я ведь старше вас, а вы мне даже и сесть не предложили. Ну, ничего, я могу подождать. Представлю себе, что нахожусь в зале музея». И она в самом деле стала медленно обходить комнату, разглядывая антикварную мебель и диковинные безделушки.
В простенке между высокой и узкой витриной с яркими бокалами, графинами и чашками муранского стекла и зеркалом в оправе из стеклянных цветов висел чёрно-белый рисунок. Госпожа Редфилд вглядывалась в него, пытаясь понять, чем же так привлекает её эта простенькая картинка – узкая венецианская Rio, блики на воде, горбатый мостик и женская фигурка на нём. Потом разглядела в одном из окон скрипача, вскинувшего к плечу свой инструмент.
– В те времена у меня была самая тонкая талия во всей Венеции, – раздался за её спиной всё тот же чарующий голос. – А художник, который это нарисовал, вскоре погиб, так нелепо, бедный мальчик – утонул, купаясь на пляже Лидо ди Венеция.
Кресло-каталка стояло вплотную за спиной Лавинии, и сидевшая в нём старуха разглядывала её с интересом, покачивая остатками ярко-зелёной жидкости в стаканчике. Джан-Франко куда-то исчез, не было и старой служанки.
– Пойдёмте, синьора, – старуха взмахнула свободной рукой, указывая на закрытую дверь в дальнем конце комнаты. – У этой штуки есть тормоз, внизу справа, нажмите ногой.
Хмыкнув про себя, Лавиния взялась за ручки каталки, нажала на тормоз и покатила коляску к двери. При их приближении створки распахнулись. Вот тут госпожа Редфилд ахнула, поняв, что же прячется за чопорными, закрытыми фасадами домов по виа Толомеи – сад, огромный сад цвёл и зеленел, несмотря на январский холод. По выложенной камнем дорожке две женщины двинулись вглубь, к мраморной беседке, просвечивавшей через кусты олеандра и тёмно-зелёные туи.
Вкатив кресло в беседку, Лавиния снова поставила его на тормоз, с сомнением посмотрела на мраморную скамейку и на всякий случай создала для себя воздушную подушку. Потом закрыла беседку тёплым щитом и с удовлетворением опустилась на скамью.
– У вас прекрасный сад, синьора Джиральдони, – вежливо сказала она.
– Просто Леона для вас, моя дорогая. В конце концов, мы почти ровесницы, не так ли?
– Леона, – послушно повторила госпожа Редфилд.
– Да, сад – моя отрада. Скоро зацветут магнолии, ещё пара недель. Вон, видите, уже набрали бутоны?
Лавиния послушно посмотрела на могучее дерево – действительно, довольно крупные зелёные кукиши, пока что плотно сжатые, намекали на то, что цветение состоится.
– Знаете, вместе с магией я многого лишилась, – тихо произнесла старая певица. – Долголетия, например. Вполне возможно, что виноградных гроздей в этом году я уже не увижу.
– Как это произошло? Впрочем, не говорите, если не хотите…
– А! – старуха махнула рукой. – Мне уже всё можно. Вот хотя бы ликёр, – она покрутила в пальцах опустевшую рюмку и поставила её на скамейку. – А уж тем более воспоминания. Моя певческая карьера закончилась вместе с магией, в сорок девятом. В две тысячи сорок девятом, – уточнила она, хихикнув еле слышно. – Всё-таки я протянула ещё сто тридцать лет, согласитесь, неплохо? Произошло всё глупо, конечно, не знаю, поступила
