Суперинтендант и его заботы - Анна Викторовна Дашевская
Заметив, что суперинтендант тщательно избегает называть чьи бы то ни было имена, Лавиния мысленно фыркнула и оставила скользкую тему.
– Ну, Тёмный с ними, с капризными дивами! Ну, а вот этот норсхольмец, Олафсен, как очутился на таком посту? Что, его предшественник тоже не сумел пережить требования какой-то из звезд?
– Ох, это совсем печальная история… – Кавальери вздохнул, потом просветлел лицом и поинтересовался вкрадчиво: – Синьора коммандер, а как вы относитесь к граппе?
– Прекрасно отношусь! – решительно ответила она.
После стаканчика домашней виноградной водки синьор суперинтендант расслабился и продолжил рассказ:
– Так вот, в девяносто шестом году театр сгорел.
– Опять? – вырвалось у Лавинии.
– Скорее снова… Представляете, дотла сгорел, остались только фасад и часть парадного фойе. Городская стража сразу установила, что это был умышленный поджог, да и поджигателей поймали практически в тот же день. Пожар начался ночью, театр уже опустел, и негодяи считали, что никого нет.
– А тогдашний суперинтендант находился там…
– Да, синьора коммандер. Массимо Корво погиб, пытаясь справиться с огнём. Он был магом воды. Слабым… – они помолчали, как бы отдавая дань памяти храброго администратора. – Синьор Олафсен в то время служил в нашем оркестре, в секции духовых инструментов. Так получилось, что он как бы заменил Массимо в первые минуты после пожара, вот ему и предложили эту работу.
– Понятно. Надо же, какая… огненная история у этого театра.
– Да, синьора суперинтендант. Не зря он носит название «Ла Фениче», как птица феникс, трижды восставал из пепла.
Одним глотком госпожа Редфилд допила граппу и встала.
– Последнее на сегодня, синьор Кавальери, – сказала она. – Думаю, в ближайшие дни я найду способ снять проклятие без риска для здания и служащих. По моим расчетам, его действие проявляется раз в девять-десять дней, значит, завтра-послезавтра можно особо не опасаться. С другой стороны, это не почтовый поезд, может выскочить вне расписания, поэтому постарайтесь, чтобы никто из артистов или рабочих не поднимался на высоту, не стоял под какими-то конструкциями…
Она договаривала, понимая, что требует нереального. И в самом деле, суперинтендант только улыбнулся грустно и ответил:
– Это значит закрыть театр. Я предупредил труппу и персонал о нашем… о наших неприятностях, сказал, кто боится – может оставаться дома. Сегодня пришли все.
Марджори оказалась на месте. С чрезвычайно злобным видом она разговаривала по коммуникатору, активно вставляя в разговор на всеобщем языке незнакомые Лавинии, но чрезвычайно экспрессивные выражения из языка гэльского. Закончив беседу, секретарша перевела на госпожу Редфилд всё ещё горящий взор и фыркнула:
– Неужели твой пространственный карман наконец заполнился?
Лавиния положила свой груз на стоящий в гостиной столик на тоненьких хлипких ножках и ответила:
– Мы не идём сегодня в оперу.
– Ну вот… – расстроилась Марджори.
– Мы идём туда завтра. А сегодня мы будем читать дневники суперинтендантов за двести с лишним лет. Вернее, я буду читать, а ты – фиксировать важные пункты.
– Хорошо. Ты обедала?
– Тьма его знает, не помню. Кажется, нет. А, у меня же был полдник, который вполне сойдёт за обед!
– Ладно.
– Что-то удалось выяснить?
Секретарша развернула блокнот.
– По первому пункту: я нашла трёх старых оперных актрис, одну здесь неподалеку, в Падуе, и двух – в Лютеции. Все три согласны поговорить в любое время завтра. Думаю, пара сотен дукатов будет вполне достаточным вознаграждением, – добавила она, подняв взгляд. – Они бы и так согласились, но, судя по всему, дамы из Лютеции живут очень небогато.
– Хорошо. Дальше.
– Марино Фальер. Был воином, потом дипломатом, ещё чаще совмещал эти занятия. Маг огня, и если верить источникам, весьма сильный. Во всяком случае, в сражении с сельджуками при Задаре именно его огонь дал венецианцам время собраться с силами… Короче, войну они выиграли. В возрасте двухсот двадцати шести лет был избран дожем…
– Год?
– Одна тысяча семьсот шестидесятый. Через три года отстранён от должности «за связь с врагами республики и попытку узурпировать власть», ещё через два года казнён и приговорён к damnatio memoriae, то есть, «осуждению памяти», исключению и удалению сведений о человеке из официальных записей и счетов.
– Практика не новая, – хмыкнула Лавиния. – Со времён Хатшепсут применяется. Семья, наследники? Имущество?
– Пока удалось только выяснить, что на момент казни он был женат вторым браком на Елене Градениго, в этом браке детей не было. Елена умерла как-то очень быстро, практически сразу после казни мужа, хотя была моложе его на сто с лишним лет. Ещё узнала, что их дом, Ка’Фальери, после казни забрал Совет Двенадцати. Что там сейчас, не знаю[10].
– То есть, мы не можем ни подтвердить, ни опровергнуть, что наш тенор был потомком казнённого дожа, – со вздохом подвела итог госпожа Редфилд. – Жаль. Придётся копать дальше. Хорошо, давай займёмся дневниками.
И они занялись дневниками.
Через два часа (хотя Марджори готова была бы поклясться, что прошло двое суток!) женщины распрямились, потирая поясницы.
– Такое озщущение, будто мы грузили мешки с песком, – пожаловалась секретарша. – Как жаль, что магический перевод и запись нельзя было просто запустить автоматически!
– Можно, – сумрачно ответила Лавиния. – Но ты же сама знаешь, что получается с автомагическим переводом, если его не контролировать?
– Знаю…
– Ну, а если всё равно контролировать, проще и быстрее сделать самой. Ладно, неважно. Что тебе показалось наиболее интересным в этих заметках?
– Ну-у… интересно было почти всё! Хотя бы история с магическими искажениями в партитуре «Травиаты», которые появлялись только тогда, когда за пульт вставал определённый дирижёр…
– Да, ты права. История увлекательная, но ты помнишь, что нас сейчас интересует? Проклятие могло быть связано с последними событиями, с увольнением тенора Фальери, и тогда снять его будет совсем просто. Но точно так же оно могло быть заложено в давние времена, а сейчас просто активировано. И если корни этого проклятия растут из каких-то давних историй, тогда это должно быть как-то отражено в дневниках.
– Понимаю, – кивнула Марджори, зажмурилась и даже губу прикусила от старательности. – Тогда… в самом начале, в первом дневнике что-то говорится о неких секретах закладки здания. Но там не было никакой расшифровки, ничего такого.
– Согласна. Меня тоже более всего заинтересовал этот момент. Если наше проклятие связано с историей…
– Ну, да! – подхватила воодушевлённая секретарша. – Единственный неизменный фактор за все эти годы – здание. Суперинтенданты приходили и уходили, певцы и дирижёры менялись, спектакли ставили разные… Наверняка и мебель поменяли не один раз, и драпировки, а уж после последнего пожара так точно, только фасад и фойе и
