Пепел и пыль - Анастасия Усович

Я понимаю её, уважаю её мнение. И решаю отмолчаться, чтобы не сболтнуть чего-то лишнего, что, впоследствии, может изменить и так усеянное дырами будущее.

— Прости, — произносит Родя, когда пауза затягивается. Получив от меня в ответ лишь вопрошающий взгляд, он, улыбнувшись, добавляет: — Я знаю, как для тебя тяжело говорить об отношениях. И мне не стоило этого делать.

Не найдя, что ему на это противопоставить, я подхожу к Роде вплотную и позволяю обнять себя. От него пахнет так, как обычно пахнет в больнице: лекарствами, хлоркой, резиной. Но запах не вызывает у меня раздражения. Я прикрываю глаза. На короткий момент всё становится хорошо.

— Мне, наверное, пора, — произносит Родя, отстраняясь.

Я поднимаю на него глаза и… не узнаю лицо, к которому даже успела привыкнуть.

— Что…? — спрашиваю, но раньше, чем заканчиваю свой вопрос, оборачиваюсь, прослеживая направление Родиного взгляда.

Это Бен. Он замер у оставленной открытой калитки. Я машу ему, и он проходит через ставни, не забывая любезно прикрыть их за собой.

— Я рад за тебя, — тихо, практически шепча, произносит Родя. — И за него тоже.

— В каком смысле?

— Ну, он, кажется, наконец понял, как ему повезло, что ты не видишь никого, кроме него.

Это последнее, что он говорит, прежде чем уходит. Я смотрю ему вслед, не отрываясь, даже когда передо мной возникает Бен.

— Это был твой друг? — спрашивает он, когда я теряю Родю из виду и перевожу взгляд на Бена. — Как там его… Родион?

— Друг Аполлинарии, — напоминаю я. — Ты-то чего пришёл?

— Соскучился.

— Ага, так я тебе и поверила.

— Ладно, — прыскает Бен. — Я новости от Нины принёс. Она на собрании сегодня уговорила Совет увеличить защиту бала. Вместо защитников, контролирующих под прикрытием каждое окно и каждый вход, будет открытая стража. Правда, теперь нам те бедолаги, которых на охрану поставят, спасибо точно не скажут, потому что им будет запрещено развлекаться. — Бен делает паузу, чтобы почесать заросший светлой щетиной подбородок. — Мы испортили им праздник.

— Думаю, они это переживут, когда поймут, ради чего всё было.

— А мы?

Свой вопрос Бен сопровождает хмурым взглядом, и я понимаю, что он боится.

— Не знаю, — честно отвечаю я.

Бен кивает. Я не могу обнадёжить его, уверенно заявив, что каждый из нас останется жив по истечению следующей пары дней. Мы: я, он, Нина — будем прикрывать друг друга, но будет ли этого достаточно? И что станет с выжившими, если мы до сих пор связаны? Будем ли мы чувствовать гнетущую пустоту «на другом конце провода»?

Это не на шутку пугает меня. Я не готова снова терять друзей.

— Эй! — Бен щёлкает пальцами у меня перед носом. Я вздрагиваю. — Ты ещё не узнала о планах Христофа?

— Мы с тобой расстались буквально пару часов назад, — напоминаю я. — Не забывай, что, помимо своих дел, мне ещё нужно играть роль Аполлинарии. — Я поднимаю кулёк с остатками пирога на уровень Бенова лица. — Вот, видишь. Вкусностями разживаюсь. А ты с делами Алексея справляешься?

Бен касается воротника рубашки и оттягивает, словно ткань его душит.

— Д-да, — произносит он сдавленно. — Стараюсь. Это не так-то просто.

— Знаю.

— Нет, правда. Он… такой одинокий, такой пустой внутри. Смерть родителей, невозможность быть рядом с братом, вечное пограничное состояние между депрессией и неврозом. Алексей только делает вид, что у него всё хорошо, а на самом деле…

Бен многозначительно замолкает.

— Может, таким образом, ему легче проживать дни? — предполагаю я. — Знаешь, доброе сердце — это большое преимущество. Всегда легче закрыться, выстроить перед собой стену, замкнуться, укутаться в проблемы и бесконечно себя жалеть. А Алексей, вместо всего этого, предпочёл делать мир лучше. И у него отлично это получается. Наверное, поэтому он и нравится Аполлинарии. Этой его способностью она восхищается.

— Погоди, что? — Бен расплывается в улыбке. — Твоя родственница влюблена в моего деда?

Я отмахиваюсь и иду внутрь дома. Бен не отстаёт.

— Это так неловко, — слышу за своей спиной. — Особенно тот факт, что Алексей знать не знает о существовании Аполлинарии. В смысле, может, и видел мельком пару раз, но едва ли запомнил.

— Это мне неинтересно, — бросаю я.

И с удивлением отмечаю, что голос звучит обиженно.

— Да ладно, Романова, брось! — Бен нагоняет меня, и я пользуюсь возможностью и толкаю его локтем в живот. — За что?

— Фамилия, — произношу, едва размыкая губы.

Васи не должно быть дома, как и его родителей, но зато первый этаж кишит прислугой. Не хватало ещё, чтобы они стали нашими разоблачителями.

Бен, в очередной раз переводя всё в шутку, накрывает рот ладонью и округляет глаза. Я останавливаюсь, он вторит мне, и тогда я кидаю ему в грудь кулёк с пирогом.

— Это тебе взятка за то, чтобы шёл куда подальше.

Весёлого настроения Бена как не бывало.

— Ты чего, обиделась, что ли? — спрашивает он, удивлённо приподнимая брови.

— Вмазать бы тебе по зубам, да я слабых и беззащитных не бью, — произношу холодно. — Чёртовы рыцарские замашки.

Разворачиваюсь на каблуках и иду в сторону комнаты, где располагается Бронберт. Нужно проверить, как он: сегодня я за няньку, пока у Васи свои дела, в которые он обещал посвятить меня вечером, за ужином.

— Слушай, ну прости! — позади возобновляются звонкие шаги. — Я всегда несу ерунду, когда нервничаю.

— А нервничаешь ты, видимо, постоянно?

Шаги ускоряются. Тонкие пальцы хватают меня за запястье и смыкаются плотным кольцом, когда я оказываюсь уже у самой двери. Рывок, и вот я снова смотрю Бену в глаза. Общее состояние уставшего организма даёт знать: и Бен, и Алексей смешиваются в один странный коктейль. Я трясу головой в попытке избавиться от пугающего видения.

— Сегодня ни у кого после четырёх не будет занятий, а завтра и вовсе свободный день из-за подготовки к балу. И Нина предложила провести немного времени в тренировочном зале. Подготовиться к нападению.

— Я и так готова, — отчеканиваю я.

— Ты-то да, — подтверждает Бен. Слова пропитаны грустью настолько, что даже мне становится его жаль. — А я сейчас, как ты и сказала, слаб и беззащитен.

— Не беспокойся, принцесса, оставь мне заботу о твоей безопасности.

Бен вздыхает.

— Гордишься собой, да? — даже не пытаясь скрыть превосходство, я киваю. — Ладно, коротышка, один — один.

А вот и прозвище вернулось. Странно, как теперь оно производит на меня совсем другой эффект, отличный от раздражения.

Бен выпускает мою руку, и я использую её, чтобы взяться за