Квиллифер - Уолтер Йон Уильямс
Серебряный галеон на лазоревом поле, над ним серебряная ель с ветвями и три черных изогнутых пера.
Иными словами, голубой щит с белым кораблем на нем и белой полосой сверху, зазубренная граница которой напоминала очертание сучков ели. А на белой полосе три черных пера.
Таким образом, получалась игра слов: «Перо-на-ели»[8]. Даже герольд-глашатай рассмеялся.
В мой последний день, проведенный в Хауэле, я посетил спектакль «Красная лошадь, или История короля Эмелина». Специально построенный театр поражал размерами: за сценой установили невероятно высокую стену с мраморными колоннами, балконами, нишами для статуй героев и аппаратами, позволяющими актерам летать. Древние статуи богов и героев, когда-то стоявшие в нишах, давно украли, но их заменили фигурами в более современном стиле, одна из которых изображала самого короля Эмелина, гордо взиравшего на свой триумф.
Для меня стало настоящим откровением смотреть пьесу с аудиторией более тысячи человек – прежде зрителями были не более сотни придворных – теперь же, когда сэр Белликос и его приятели появились на сцене, разразившийся смех едва не сотряс небеса. Клоуны улучшили свои реплики после предыдущего представления, которое состоялось осенью, и теперь пьеса уже меньше напоминала живые картинки – Блэквелл изменил несколько сцен, чтобы придать действию больше разнообразия. Сам он поправился после простуды, и к нему вернулся звучный голос, прекрасно звучавший из-под доспехов.
– Ты не видел «Нимфу», – сказала Орланда.
– Мне никогда не нравилась эта пьеса, – ответил я.
Комедию сыграли вчера, и, судя по всему, она имела огромный успех.
Орланда сидела рядом со мной, одетая в темно-зеленое платье, мерцавшее серебряными звездами. Рыжие волосы она зачесала назад, уложив в сложный узел, украшенный изумрудами и жемчугом, а еще от богини исходил аромат гиацинтов.
Я огляделся, но никто, казалось, не обращал внимания на зеленую нимфу, которая появилась посреди яркого майского дня. Очевидно, ее мог видеть только я.
Впрочем, меня это не удивило. Я ожидал, что она объявится со дня на день.
– Ты пришла, чтобы поздравить меня со званием рыцаря? – спросил я.
– Я совершила глупость, когда посчитала, что такие вопросы решает королева, – сказала Орланда. – Мне казалось, что ненависть, которую я так тщательно взрастила у нее в груди, помешает ей тебя наградить.
– Получается, что никто из нас не ожидал вмешательства маленькой девочки? – спросил я.
– Теперь я буду за ней следить, – обещала Орланда.
Она развернула веер из павлиньих перьев, и теплый воздух пришел в движение. Глаза павлина смотрели на меня: зеленые, голубые и синие.
Аудитория рассмеялась, глядя на ужимки Белликоса.
Орланда презрительно изогнула губу.
– У тебя есть дар, – заявила она, – показывать смертным, используя их тщеславие и глупость, путь к катастрофе.
– И все же мы здесь, – ответил я. – В театре, полном катастроф, а все зрители веселятся. – Я посмотрел на Белликоса и его команду, которые молили разбойников сохранить им жизни. – Быть может, нам полезно смеяться над собой. – Я повернулся к ней. – Ты когда-нибудь смеялась над собой, миледи?
Она не ответила, продолжая разглядывать клоунов.
– Ты удостоился почестей, – сказала Орланда, – за единственное, в чем не отличился. Ты когда-нибудь рассчитывал получить награду за скромность?
– Я не рассматривал такой путь к славе, – ответил я.
Орланда посмотрела на меня, и в ее зеленых глазах появилась тень.
– Неужели война изменила тебя, Квиллифер? Сделала немногословным?
– Она научила меня не говорить много о войне, – сказал я.
– Быть может, в твой мозг прокралась толика мудрости? – осведомилась Орланда.
Я пожал плечами:
– Такое нельзя исключать. Но мне самому кажется, что я стал менее мудрым, чем раньше.
Я посмотрел на сцену, на Блэквелла, вышедшего в роли обреченного принца Алайна, с которым скоро покончит герой.
– Ты помнишь наш разговор возле литейного цеха в Иннисморе? Я говорил о старых эпиках, полных невидимых представителей твоего племени, которые нашептывают в уши людей и плетут интриги, используя смертных, точно пешек в своей игре. Если это правда – и такие, как ты, всюду, – то разве человеческая жизнь имеет смысл? И амбиции перестают играть существенную роль, когда все определяется подсказками бога? – Я пожал плечами. – Разве Берлауда может быть истинным монархом, если ты или тебе подобные способны внушать ей любовь и ненависть и движения ее сердца ей не принадлежат?
– Ты действительно обрел мудрость, – заметила Орланда. – Именно об этом я говорила с самого начала. Человеческие амбиции тщетны, они лишь иллюзия.
Раздался гром аплодисментов, потрясший старый театр. Я махнул рукой.
– И все же мы здесь, несмотря на тщету нашего существования. Мы наблюдаем за нашими грезами на сцене, в пьесе, придуманной много лет назад другими людьми, мы по-прежнему здесь после прошествия огромного времени: мечтаем, смеемся и хлопаем в ладоши, одобряя теней, что играют перед нами. А где твой народ?
Лицо Орланды помрачнело.
– Мы давно утратили интерес к вашим мечтам.
– Пусть наши амбиции напрасны, как ты утверждаешь. Пусть даже наши мысли нам не принадлежат. Возможно, у нас не больше свободы в действиях, чем у этих актеров, которые громко произносят стихи, написанные другими, и двигаются по сцене так, как им говорят.
Орланда посмотрела на сцену, и ее губы презрительно скривились.
– И все же, – продолжал я, – как у актеров, которые обязательно должны верить в строки, когда они их произносят, так и у нас нет выбора – мы обязаны жить так, словно обладаем свободой. Необходимость – холодная госпожа, но Свобода вдохновляет на восхитительные постельные игры.
– Тонко сформулировано, – сказала Орланда, – но это лишь тонко сформулированное заблуждение.
Орланда продолжала смотреть на сцену, где принц Алайн вел свои обреченные войска к поражению, а король Эмелин собирался произнести вдохновляющую речь перед сражением.
– Мастер Квиллифер, – сказала она, – давай поиграем. Я буду тебе мешать, ставить на твоем пути препятствия, получать удовольствие от твоих обманов и увиливаний, забавных ужимок и прыжков. И так будет продолжаться до самой твоей смерти.
Я немного подумал:
– И чем это будет отличаться от той игры, которую ты вела в последние несколько месяцев?
Ее веер из перьев павлина запорхал в воздухе.
– Различие будет состоять в том, что я стану играть, руководствуясь не гневом, а ради развлечения. – Она посмотрела на меня, и я увидел веселье
