Хамелеон и Бабочка - Татьяна Грачева
— Телефон разрядился, а я был в городе. Ничего страшного не произошло. — Максим невольно нахмурился. Он до сих пор с горечью вспоминал отъезд мамы. Казалось, давно простил, но всё равно горло сковывало спазмом. — Как у тебя дела?
— Весело, — тут же отозвался родной и до боли знакомый голос. У неё всегда всё было весело. — Собираюсь в Карелию посетить Рускеалу и водопады Ахвенкоски. Там говорят, творятся чудеса.
— Пришлёшь фотки?
— Конечно, пришлю! А ты мне Дину обещал показать, — напомнила она.
— Приезжай и посмотри, — не сдержался Максим.
На несколько секунд повисла тишина. Ольга вздохнула.
— Обязательно как-нибудь приеду. Пока некогда. Но фотки присылай.
— Хорошо, — привычно согласился Максим.
— Всё, я побежала. Пока, Макс.
— Пока, мам, — ответил он пустоте, уже раздался щелчок разъединения, и мама как обычно улетела в свою праздничную яркую жизнь.
Минуту Максим таращился на экран телефона. После звонков мамы ему требовалось некоторое время, чтобы прийти в себя. Хоть и прошло почти двадцать лет, он по ней до сих пор скучал.
Она уехала сразу после смерти дедушки с тем самым мужчиной, измявшим её оранжевое платье. Так и не вернулась. Порхала по миру, заводила новые знакомства, меняла увлечения и места работы. Регулярно присылала деньги и звонила, но больше Максим её не видел, разве что на экране телефона или ноутбука. Она так и сталась суетливой райской птичкой, не позволившей себя поймать и окольцевать.
Максим сорвал лепестки мяты, растер пальцами, один положил на язык и разжевал. Постоял в задумчивости и нарвал целую жменю терпких свежих лепестков. К столу вернулся не сразу, залил водой горсть пахучей мяты и вынул из духовки запеканку.
Под яблонями шла оживлённая беседа. В основном говорила бабушка. Она громко рассуждала о кулинарном мастерстве и таланте повара, которое признала в Максиме только недавно, когда узнала, что у него появилась собственная страшненькая кастрюлька для варки свёклы и алюминиевая чеснокодавилка. Раньше она считала его кондитерские замашки блажью и временным помешательством. Чем угодно, но не источником дохода и призванием. Она настолько привыкла к его увлекающейся натуре, что ожидала, когда он охладеет к кухне и займётся чем-нибудь мужским. Максим успел сменить десятки увлечений, но свою кондитерскую не бросил. В последнее время начал ненавязчиво раздавать советы, и Мария Павловна не могла не признать: он знает в этом толк и явно обладает чутьём.
Благодаря бабушке Максим полюбил кулинарное чародейство, научился у неё семейным рецептам и маленьким хитростям, а потом начал экспериментировать. Любил сочетать несочетаемое, раскапывал экзотические блюда и не боялся пробовать что-то новое. Бабушка же была сторонницей классических проверенных годами поваренных книг, побаивалась пробовать новинки, родившиеся на кухне Максима.
Максим решил не спорить с бабушкой, как обычно отшутился и напомнил, как они делали печенье «картошка», в то время как мама сидела на кефирной диете и считала калории в огурцах.
Дина неожиданно встала на сторону Марии Павловны, как повара Максима она не представляла, как хозяина пекарни — вполне. Тем более теперь, когда она знала, что ему тридцать пять и намерения у него, кажется, самые серьёзные.
Максим сделал глоток чая, задумчиво проговорил:
— Помнишь, ты рассказывала, что в тот день, когда мама уехала, тебе священник встретился.
Мария Павловна веско кивнула.
— А ещё я верталась в хату, да в зеркало не глянула, — она присмотрелась к Максиму. — Оля звонила, что ли?
— Звонила.
Мария Павловна печально вздохнула. Каждый раз, когда Максим вспоминал маму, ей становилось горько. Она видела на его лице и слышала в голосе непроходящую обиду. Плохо жить с таким камнем на сердце, тяжело. Она снова повторила причину, в которую сама верила, да и Ольга предпочитала объяснять свой отъезд именно так.
— На твоей мамке сглаз был, да необычный. Проклятье. Потому она и уехала, всем нам худо было бы подле неё. Не серчай на неё шибко, о тебе же и заботится. Она тебя любит.
Бабушка и мама обе верили в сглаз, но на всякий случай не ограничились собственными догадками, а сходили к местной знахарке. Та подтвердила: все напасти, что посыпались на их семью — это следствие чёрного проклятия. Подохшие от неизвестной болезни куры, отравленная кошка, несчастный случай с дедушкой — всё началось с чьей-то зависти и грозило извести весь их род.
Максим встряхнулся, взлохматил волосы, прогоняя неприятные мысли. Такие беседы могли напугать Дину, да и бабушку выставляли не в выгодном свете. Рассорить их не входило в его планы. Он широко улыбнулся, оглядел праздничный стол.
— Так что тут у вас? О, овсяное печенье, моё любимое. Я его, правда с вишней делаю и орехами. По маминому рецепту, почти диетическому.
Он взял печенье и потянулся к вазочке с вареньем. Заметил две торчащие от туда ложки и перевёл взгляд на бабушку.
— Ба?
— Что такое?
— Ты теперь сама приметы создаёшь?
Мария Павловна лукаво усмехнулась.
— Разве что маленько.
Дина непонимающе переводила взгляд с Максима на бабушку и обратно.
— И что это значит?
Мария Павловна нарочно молчала, ждала, что Максим сам откроет значение приметы.
— Две ложки в варенье — к свадьбе. Ба, ты еще яблоко со стола урони или муху в чае утопи, а то намёк твой слишком прозрачный.
Дина неожиданно зарделась. Как и все светловолосые и бледнокожие от природы девушки, сделала это ярко и заметно.
— Мы ещё не загадывали так далеко.
Мария Павловна пожала плечами. Намекнуть получилось, а дальше пусть молодые сами думают.
После чаепития, Максим поправил покосившуюся загородку, и починил уличный кран. К вечеру засобирались в город. Знакомство с Марией Павловной прошло гладко, но Дине все равно не терпелось уйти из-под её внимательного взгляда. Хотелось остаться с Максимом наедине, а ещё обдумать странности в семье Любомирских, раз уже ей предстоит носить эту красивую фамилию.
Когда автомобиль уже отъезжал от двора, Максим бросил взгляд на старый почтовый ящик, положивший начало его тайной миссии. Несколько лет подряд он вынимал из него открытки и следовал указаниям неведомого отправителя. Как только переезжал, корреспонденция находила его на новом месте жительства с небольшим опозданием. Но именно этот ящик — старый, поржавевший и жутко скрипучий стал для него напоминанием зыбкости будущего, его иллюзорности и вариативности. Сколько раз он вмешивался в судьбы людей? Совершал что-то на первый взгляд незначительное, сущий пустяк, но будущее поворачивало на другую дорогу, рождалась новая реальность.
На угол ящика села бабочка, белая, невзрачная, почти незаметная. Сложив крылья, замерла, став
