Конструктор живых систем - Алексей Птица
Улица вновь встретила нас шумом, и мы заспешили в сторону вокзала, что виднелся неподалёку. Времени прошло не много, всего лишь полчаса, но мы опасались отстать от поезда, да и вообще, чего шарахаться в незнакомом городе, мы же не за приключениями сюда пришли. Но без приключений, увы, не обошлось.
Быстро добравшись до вокзала, мы направились к месту, где стоял наш поезд, и не нашли его возле платформы. Волна ужаса накрыла меня с головой, сердце гулко застучало, я замер, не зная, что делать и куда бежать. Пётр тоже понял, что поезда нет, и стал бегать по платформе, словно поезд мог спрятаться за ней.
Первым опомнился, всё же, я.
— А вы не знаете, куда делся поезд, что здесь стоял? — обратился я к толстому и важному мужчине, с щегольской тростью и котелком на голове.
Тот холодно посмотрел на меня и хмыкнул.
— Раз поезда возле платформы нет, значит, он ушёл, молодой человек, — и, отвернувшись от меня, заспешил по своим делам.
Подскочил Пётр.
— Надо не у этих спрашивать, а у станционных работников.
— Ага, — ответил я, и тут мы одновременно увидели носильщика багажа. Подскочив к нему, мы буквально засыпали его вопросами.
— А вы не видели, тут поезд стоял? Да, мы опоздали на него, он ушёл или ещё здесь? Где он? Куда он делся? Он же должен был нас ждать⁈
— Какой поезд? — нахмурился носильщик, который, всё же, смог разобрать сквозь поток вопросов самый нужный.
— Крестополь — Павлоград — выкрикнул Пётр.
— А, энтот, так вон же он стоит, на запасных путях, ещё час с лишком ему там торчать, ну а вы, поспешайте, а то вона как испужались. Он это, идите к нему, как раз успеете.
Позабыв поблагодарить носильщика, мы бросились наперегонки к стоящему вдалеке поезду. Спотыкаясь о шпалы и оскальзываясь на рельсах, мы за пять минут добежали до состава и, найдя нужный вагон, ввалились в него, насмешив такой спешкой обер-кондуктора. А вбежав внутрь, уселись на свои диваны и только тут перевели дух.
— Вот так поели пирожков, — выразил я свои эмоции вслух.
— Да ничего, зато Воронеж повидали, когда ты, Фёдор, ещё пирожков поешь в Воронеже⁈
— Да, не скоро, — согласился я, нервно улыбаясь незамысловатой шутке.
Сунув руку в карман, я достал из него часы и взглянул на них. Мы отсутствовали ровно час, и ещё оставалось столько же до того времени, как наш поезд вновь тронется в путь, но выходить из вагона больше не хотелось, разве что только рядом постоять. Впрочем, на улице мы простояли недолго и, вновь вернувшись в вагон, сидели и переговаривались, пока приехавший к нам новый паровоз прицепил к себе вагоны и, дав короткий, но пронзительный гудок, отправился вместе с нами в долгий путь.
— А ты сам хотел поступить на инженерный факультет? — стал пытать меня Пётр.
— Нет, я хотел на военно-рыцарский факультет или поступить в военную академию, но меня туда не взяли.
— Почему?
— Из-за дара, — нехотя признался я.
— А что у тебя за дар?
— Слушай, а что ты меня вопросами заваливаешь? Я же не спрашиваю тебя, какой у тебя дар. А ты меня постоянно спрашиваешь.
— Да ладно тебе, у меня дар простой: я умею разминать и сращивать любое железо.
— Да⁈ Это как?
— Ну, потом покажу, я даже рельсы могу смять, если хорошо постараюсь.
— Так ты огневик, ты всё плавишь?
— Нет, сказал же тебе, я разминаю железо, ну, как воск, только долго, и я могу сращивать любую вещь или ваять из неё что-нибудь.
— Ааа! Так тебе в скульптуры можно идти, ты, наверное, и бронзу можешь так, и медь?
— Могу, — нехотя признал Пётр, — но они тяжелее даются, отец сказал, что мне с таким даром лучше идти в инженеры, да я и сам так думаю, а мама говорит, что из меня и вправду хороший скульптур получится, или техник какой. Но мне не хочется быть ни скульптором, ни инженером, я хочу стать физиком, чтобы познать суть вещей. Видел, какие сейчас машины паровые делают, а ещё, говорят, есть те, что на эфире работают.
— Так эфир же дорогой, его только в редких рудных месторождениях добывают.
— Да, но отец как-то обмолвился, что нашли новый способ: берут руду, обрабатывают её кислотой, потом в чём-то ещё замачивают, и она выделяет эфир в большем количестве, чем до этого. Сейчас по всем заводам, что когда-то добывали эфир кустарным способом, инженеры поехали, смотрят на отвалы использованной породы и думают, как всё это извлечь. Если получится, то эфиры мы сможем добывать раз в сто больше. Породы скопилось горы, вон на юге целые терриконы стоят.
— А про то другие страны знают?
— Знают, как им не знать, у них тоже есть подобное, но меньше, чем у нас, у нас самые богатые залежи пород, у них намного беднее, да и перерабатывать мы так до конца не научились, отчего наши отвальные породы намного жирнее их будут. Слышал, зашевелились опять в Европе, требуют рассмотреть, справедливы ли претензии Склавинской империи к полабам и словенам, что живут под контролем Кельтиберии.
— Ааа, — протянул я. — Нет, не слышал.
— Вот, — вздохнул Пётр, — как бы война не началась из-за этого.
— Побоятся.
— Может быть. Так у тебя какой, всё же, дар?
— У меня живой рисунок.
— Живой рисунок?
— Да, я могу показать любой предмет и если пойму, как он работает, то покажу это наглядно, а ещё смогу всё в разрезе показать.
— Ну, ты даёшь, у тебя прекрасный дар!
— Да, но я так не считаю.
— Ага, его не сделать боевым.
— Я тоже так думаю, — грустно согласился я.
— Да ты не расстраивайся, мой тоже боевым не назовёшь. Я же ведь не огонь или лёд метать могу, я железо мну, да и только, тоже так себе дар.
— У тебя интересный дар, но боевым не назовёшь.
— Вот и я о том. Но ничего страшного, у большинства людей вообще
