Пепел и пыль - Анастасия Усович

Дурацкая привычка. У меня такая же.

— Даже не скажешь, что я слишком драматизирую по этому поводу?

Даня пожимает плечами.

— После вчерашнего и сегодняшнего, я уже ничему не удивлён. Теперь только думаю, как втайне от матери сдать тебя в психушку.

Рассказать Дане по пути до школы о том, что произошло ночью, заведомо было огромной ошибкой. И всё же я совершила её, искренне рассчитывая на его понимание.

— Я не вру. И это был не сон.

— Ага.

— Клянусь тебе!

— Ну-ну.

Я с силой пинаю Даню ногой, попадая, кажется, в колено, и показательно отворачиваюсь, откинувшись на спинку стула, максимально съехав под парту и скрестив руки на груди. Лия так и сидит рядом с этим Алом, совершенно меня игнорируя. Между собой они тоже больше не разговаривают.

— Ты чего, обиделась? — Даня трясёт меня за плечо.

— А пинок под столом тебе ни о чём не сказал? — огрызаюсь я.

— Я же пошутил. Ну Слава-а-а…

Я оборачиваюсь на брата. Даня сдвигает брови, надувает губы. Строит такую мину, что не улыбнуться просто невозможно.

— Романовы! — собственная фамилия заставляет вздрогнуть.

И опять эти недовольные взгляды со всех сторон. Вот сейчас я не прочь воспользоваться магией и куда-нибудь исчезнуть.

— Извините, — произношу я и слышу, что говорю это одновременно с Даней.

— Хотя бы потише, — вздыхает Лидия Юльевна. — Просить вас замолчать я уже даже пытаться не буду.

— Это правильно, — еле слышно добавляет Даня.

Я беззвучно хихикаю.

Лидии Юльевне удалось сделать то, чего не удалось мне: среди других одноклассников и Лия обернулась на меня через плечо. Я не успеваю никак среагировать на это, когда подруга улыбается, а затем показывает мне свой телефон и что-то произносит одними губами.

— Чего? — вслух переспрашиваю я.

— Думаю, она хочет, чтобы ты глянула свой мобильник, — шепчет Даня за спиной.

Лезу в карман джинсов, достаю телефон. На экране и правда горит оповещение о новом сообщении.

«Прости! Ал — это сын друзей моих предков. Он приехал из моего родного города. Потом всё тебе расскажу, обещаю».

Я показываю сообщение Дане.

— Откуда она?

— А?

— Родной город у неё какой, спрашиваю?

Я открываю рот, чтобы ответить, но внезапно понимаю, что сказать-то мне нечего. Что я вообще знаю о прошлом Лии?

— Понятия не имею, — говорю я, медленно поворачиваясь на стуле.

— Да уж, — Даня качает головой. — В людях ты разбираешься ещё хуже, чем в музыке.

Мне бы обидеться на его слова, но вместо этого я задумываюсь. Лия перешла в нашу школу в восьмом классе, и мы с ней как-то сразу спелись, да так, что уже через неделю я спокойно могла назвать её своим другом. Но что я знаю о ней в сухом остатке? Её зовут Лия Вебер, её родители — бизнесмены с немецкими корнями, и большинство времени их нет в городе по работе. Ей семнадцать, как и мне. Она дева по гороскопу и невероятный счастливчик по жизни. Она нереально одержима всем золотым (до неё я ни разу не видела, чтобы человек носил больше десяти колец разом), а ещё всюду таскает с собой тетрадь для личных записей, в которую никому не позволяет заглядывать.

Вроде, всё. Не густо.

— Может, они скандинавы? — шепчет Даня.

— Спешу тебе напомнить, — я добавляю голосу как можно больше скептицизма. — У меня тоже светлые волосы.

— Но я ни разу не видел, чтобы ты разговаривала, скажем, по-норвежски, — Даня пожимает плечами.

У меня не находится достойного ответа, поэтому я, как делаю это обычно в таких ситуациях, закатываю глаза и цокаю языком.

Лидия Юльевна заканчивает свою речь словами о том, что у тех, кто ещё не взялся за ум, сейчас для этого есть последний шанс (почему мне кажется, что она смотрит на меня, когда говорит это?), а потом просит некоторых ребят сходить до библиотеки и забрать книги на новый учебный год. Я вызываюсь добровольцем, потому что не хочу сидеть за партой в одиночестве и смотреть, как Лия продолжает общаться с Алом и игнорировать меня.

Нас собирается двенадцать человек, и всей толпой во главе с самой Лидией Юльевной мы идём в сторону библиотеки.

— Хочешь, мы его загуглим? — спрашивает Даня.

— Кого?

— Ала.

— Как ты себе это представляешь?

— Не знаю, я просто терпеть не могу, когда ты злишься, вот и пытаюсь придумать хоть что-то.

Даня разводит руками и опускает плечи. Я толкаю его в спину, затем обнимаю, прижимаясь щекой к его плечу.

— Ты лучший брат в мире, — заверяю его я.

— А ты всё-таки подумай насчёт психиатра, — произносит он.

Я фыркаю вместо ответа, ускоряю шаг и, пробираясь через одноклассников, встаю позади Лидии Юльевны. Кажется, она замечает это, потому как чуть поворачивает голову в сторону.

— Ярослава, — произносит она. Мне приходится поравняться с ней. — Как прошло лето?

Девяносто один день из девяноста двух я морально деградировала в интернете, разлагалась на диване или шаталась по улицам города без причины, а вот вчера, например, ко мне заявились странные парни и отвели в не менее странное место, где я видела двух оборотней и познакомилась с мужчиной, который умеет колдовать.

Что же вам, Лидия Юльевна, ответить?

— Нормал, — говорю я. Тут же поправляюсь, когда учительница меряет меня недовольным взглядом: — …льно. Нормально.

— Ездила куда-нибудь?

— Нет.

— Может, завела новые знакомства?

— Неа.

— На улицу-то хоть выходила?

— Ну, было пару раз.

Лидия Юльевна поворачивается на меня. Её брови складываются домиком, выражая, кажется, что-то вроде сомнения вперемешку с удивлением.

— Неужели совсем ничего интересного за лето не произошло?

Такой простой вопрос, сказанный с такой особой интонацией, ставит меня в ступор. Я смотрю на Лидию Юльевну, она — на меня. Помимо диалога, который мы ведём вслух, явно проходит какой-то параллельный немой разговор.

Губы женщины дёргаются в ухмылке.

Было бы менее очевидно, если бы она встала посреди школьного коридора с мигающей яркими лампочками табличкой «Я знаю» в руках.

Ничего ей не ответив, я замедляю шаг, позволяя Лидии Юльевне и некоторым из одноклассников снова выйти вперёд.

Нет, ну этого просто не может быть…

— Всё нормально? — спрашивает кто-то.

Я оборачиваюсь. Даня разглядывает моё лицо, нахмурившись.

— Ага.

— Уверена?

Я киваю, но на самом деле чувствую какое-то неприятное ощущение в животе; как позор, когда стоишь у доски неподготовленный и ловишь на себе осуждающие взгляды всего класса.

— Пойду, дойду до туалета, — говорю