Скотт Линч - Республика воров

– А знаешь, чего я не люблю, Жованно? – Она провела пальцами по тонкой полоске волос на его животе. – Глупцов, слабаков и невежд, тех, кто не отличает рукопись от растопки.

Их губы встретились. Дженора медленно подвела ладонь Жана к своей груди, накрыла пальцами и сжала. Сознание Жана полностью сосредоточилось на неимоверном жаре, который неожиданно обволок их тела.

– А если Лукацо… – шепотом начал он.

– Не волнуйся, твои друзья на балконе надолго засели, – ответила она.

В ходе непродолжительной борьбы и посредством невероятной ловкости рук им удалось избавиться от одежды и повалиться на кровать. Жан, окутанный дразнящей пеленой жаркого аромата Дженоры и дымным облаком ее волос, уже не разбирал, где чья кожа, – тела, бледное и темное, сплелись воедино. Главная роль в пленительном действе принадлежала Дженоре, которая, уложив Жана на спину, склонилась над ним, то замедляя, то ускоряя темп соития. Вскоре, не в силах больше сдерживаться, он содрогнулся и восторженно застонал. Так в жизни Жана Таннена стало одной тайной меньше.

Обессиленный и приятно изумленный, он притянул Дженору к себе и замер. Лихорадочное биение сердца постепенно стихло, будто лошадь, перешедшая с галопа на рысь, ноющая боль в намятых Бертраном боках исчезла.

Дженора нашла на полу свой камзол, вытащила из кармана изящную курительную трубку и набила ее пряно пахнущим табаком. Набросив какой-то лоскут на тусклый алхимический светильник, Дженора раскурила трубку и, передав ее Жану, негромко произнесла:

– Хм, я и правда у тебя первая…

– А что, так заметно? А если бы я ничего не сказал?

– Воодушевление похвально, но это только первый шаг. Настоящее мастерство приходит со временем.

– Надеюсь, я тебя не разочаровал.

– Жованно, я всем довольна. Неискушенного любовника можно всему научить. За пару ночей все и освоишь.

– А вот братья Асино… они меня с собой все время приглашали… ну, за деньги постельными утехами наслаждаться.

– Ничего постыдного в этом нет. И в том, что ты не согласился, – тоже. Но близнецы ваши – пара кобелей, это тебе любая женщина скажет. Нет, бывает, конечно, когда хочется вот с такими перепихнуться, но добра от этого не жди – в грязи вываляет и в углу насрет, как кобелю и положено.

– Ну они иногда послушные – раз в месяц, в первое полнолуние. Будто волколаки наоборот.

– Как по мне, так, кроме мужского достоинства, еще и мозги надобны. Мне с межеумками ложе делить неинтересно.

– Рад слышать… Ох, Дженора… под тобой вся простыня мокрая…

– Мой прилежный ученик, позволь познакомить тебя с осязаемыми последствиями совокупления…

– Так неприятно же…

– Ну, не самое соблазнительное ощущение, но… Эй, погоди, ты чего?

Жан, притворно рассвирепев, переволок хихикающую и отбивающуюся Дженору на сухие простыни, а сам занял ее место.

– Какой учтивый воздыхатель мне попался, – вздохнула Дженора. – Еще покурим?

– Обязательно.

Едва они раскурили вторую трубку, как дверь спальни распахнулась.

– Жованно! – крикнул Локк с порога. – Братья Асино там такое устроили… о всевышние боги, ты… – Он ошеломленно вытаращил глаза, потом стремительно повернулся спиной. – Извини, ох, прости, пожалуйста… Я не…

– Что, баламуты-близнецы снова во что-то вляпались? Спасать надо? – спросил Жан.

– Нет-нет, – с притворной поспешностью ответил Локк. – Ничего страшного. Мы сами во всем разберемся. Ты… в общем, ты тут… Я в таверне прикорну. Все в порядке. И вообще забудьте о моем существовании. Извините. Э-э-э… Желаю приятно провести время!

– Спасибо, – невозмутимо ответила Дженора, выдувая струйку дыма.

– А, ну ладно… Так я пошел… счастливо оставаться.

Когда дверь за Локком закрылась, Дженора заметила:

– Что-то он быстро с балкона спустился.

– Ага, – поморщился Жан. – Наверное, что-то стряслось. Уж не знаю, что там близнецы вытворили…

– А твои приятели, когда в беду попадают, всегда у тебя защиты просят, верно?

– Мне, конечно, лестно это слышать, но…

– Ничего, одну ночь они без тебя как-нибудь обойдутся, – прошептала Дженора. – А нам сейчас никто больше не помешает. А Верена, если захочет с Лукацо разобраться, может его в мою спальню отвести.

– Она может, – вздохнул Жан. – Еще как может. А вот кстати, ты не хочешь мне еще один урок преподать…

– О благословенная пора, долгое лето Теринского престола, – провозгласил Кало, широким жестом обводя двор, – время созидать и приумножать невиданное изобилие, время наслаждаться щедрыми дарами земли и небес. Увы, для царственного Аурина благостные времена пустынны, как заброшенная пашня, бесплодные бразды коей лишены зерен доблести и сла-а-а-а-… – Он упал на колени, и высокопарный монолог завершился отчаянным приступом рвоты.

Локк, сидевший в тени под стеной, закрыл лицо руками и застонал.

– О боги, – вздохнул Монкрейн. – У певчих птах желудки крепче, чем у каморрцев. Один-единственный раз к Пепельнику приложились, а ведете себя так, будто вас в сражении насмерть мечом зарубили. Дублер!

Галдо, тоже бледный до прозелени, впервые в жизни не воспользовался возможностью посмеяться над страданиями брата, а подошел к нему и придержал его за плечи.

– Все в порядке, – пробормотал Кало. – Я сейчас… Я готов продолжать. – Он прерывисто вздохнул и, шатаясь, поднялся на ноги.

– Ага, размечтался, межеумок! – сказал Галдо. – О, а давай вдвоем попробуем?

– Как это?

– Да как обычно! – Галдо обернулся к Монкрейну и произнес голосом, неотличимым от голоса брата: – Клинки, не познавшие вкуса крови, дремлют в пыльных ножнах, а сияющее величие императорского двора солнцем озаряет необъятную державу.

– О благословенная пора, долгое лето Теринского престола, – без запинки продолжил Кало, справившись с дрожащими коленями и хрипом в горле. – В этой превознесенной империи даже бедняки, что просят милостыню на ее улицах, брезгают жить в довольстве и роскоши за ее пределами и носят краденый венец, похваляясь им с воистину царским достоинством. В темных закоулках и в подземельях, лишенных благодатного света имперского солнца, властвуют лиходеи, душегубы и проходимцы.

– В эту приснопамятную эпоху, – подхватил Галдо, – даже воры притязают на величие и сбираются несметной ратью, презрев закон и императорскую власть. К Теринскому престолу, омытому бездонными морями благоденствия, приносят драгоценные дары, а преступники создают его тайное подобие и с равновеликой дерзостью…

– С равновеликой дерзостью – это о вас, братья Асино, – вздохнул Монкрейн. – Достаточно. Все, хватит. Какая прелесть! Может, нам вообще о ролях забыть? Давайте вместе выйдем на сцену и начнем хором все реплики подряд декламировать. И за руки держаться, чтобы никто не сбежал, когда в нас камни и гнилые плоды полетят.

– А мне понравилось, – возразила Шанталь.

– Мало ли что тебе… – начал Монкрейн.

– Между прочим, она права, – заметил Сильван, выходя из тени – и из обычного утреннего ступора. – Среди актеров близнецы редко встречаются, надо бы этим воспользоваться. Все-таки впечатляющее зрелище.

– Если тебе хочется впечатляющего зрелища, Андрассий, я могу штаны снять, – фыркнул Монкрейн.

– Ты, болван сиринийский, подумал бы, прежде чем отказываться! Такого на сцене еще не бывало – близнецы в роли Хора, представляешь? Дай этим остолопам-зрителям понять, что их ждет не дурацкая, всем надоевшая тягомотина, а великолепный спектакль прославленной труппы Монкрейна!

– Не Монкрейна, а Монкрейна-Булидаци, – напомнила Шанталь.

– Если тебя больше прельщает карьера статистки, возвращайся к Басанти, – может, у него в камеристках нужда еще есть, будешь на сцене сиськами трясти, – рявкнул Монкрейн.

Впрочем, Локк заметил, что поза сиринийца утратила былое достоинство, – похоже, старый пьяница Сильван, мишень бесконечных насмешек Джасмера, все же смог чувствительно его поддеть.

– О боги, да зрители дальше третьего ряда вообще не разберут, близнецы это или нет! – воскликнул Монкрейн.

– Тут главное – не лица, а голоса, – объяснил Алондо. – У них здорово выходит – особенно если блевотину фонтаном не извергают.

– Тогда с их прическами надо что-то делать, – буркнул Монкрейн.

– Наклеим на лысого парик, – предложил Кало.

– Завалим лохматого и голову ему обреем, – проворчал Галдо.

– Наденем им шляпы, – повелительным тоном изрекла Сабета. – Одинаковые. Их найти нетрудно.

– Шляпами заведует костюмерша, – буркнул Монкрейн. – Которая сейчас наверняка платьем и занята, вот только непонятно, снимает она его или надевает.

– Монкрейн! – Во двор вошел пожилой дородный теринец со скошенным подбородком и длинными спутанными волосами, – казалось, в затылок ему вцепился ястреб, да там и сдох. – Джасмер, стервец ты этакий, ну и повезло же тебе! Я как услышал, не поверил. Сколько жоп тебе пришлось вылизать для того, чтобы тебя отпустили?