Замечательный предел - Макс Фрай
– Хорошо объяснила, – кивает Юрате. – И всё, что с тобой происходит, тоже хорошо – зашибись!
– Хорошо, – соглашается Зося. – Как ты раньше нам говорила по всякому поводу, от этого точно худеют, – хихикнув, добавляет она. – Тело чувствует, что нет никакой опасности, и расслабляется. А вместе с ним остальная я. Мне в такие моменты не страшно. Даже когда город кажется незнакомым, телефон зависает и я не могу отыскать дорогу домой. Такое, знаешь, блаженное беспечное состояние – ай, что будет, то будет, не пропаду. Но потом всё вокруг как-то незаметно снова делается обычным. Таким как всегда. И телефон нормально работает, и знакомые магазины на месте, и до дома идти три квартала, в обход закрытого, больше не проходного двора. Но это почему-то совершенно не радует. Наоборот. Хочется плакать, ругаться и бежать неизвестно куда, лишь бы только отсюда. Хотя у меня нет никаких причин убегать.
– Ничего, так бывает, – говорит ей Юрате. – Просто резкий перепад состояния. Тут единственный выход – дышать, как я вас учила. Тогда быстро пройдёт.
– Так я и дышу, – улыбается Зося. – Поэтому до сих пор никуда не сбежала. Ну и ещё потому, что больше, чем триста метров, без остановки в нормальном темпе не пробегу.
– А почему ты мне об этом никогда не рассказывала? Боялась, я скажу, что это полная ерунда? И от чуда ничего не останется, кроме необходимости обратиться к врачам?
– Если честно, немножко боялась. Особенно, что запутаюсь в объяснениях, и мой рассказ объективно будет выглядеть как ерунда. Мне трудно про такое словами. Я даже сама с собой не могу нормально об этом поговорить. Но уже поняла, что главное – не придумывать рациональные объяснения, они всё портят и обесценивают, не объясняя при этом вообще ничего. И улицу с платанами не надо было пытаться найти на карте. Всё равно не нашла, а миру стало немножко трудней изменяться… Говорю и сама понимаю, как это глупо звучит.
– Совершенно не глупо. Именно так и есть. Но не горюй, мир сильный, он справится. Мир у нас молодец. Ладно, почему ты молчала, понятно. Не за что тебя упрекать. Люди с детства на горьком опыте убеждаются, что самые важные тайны надо скрывать, а то всё испортят, истопчут, отменят, скажут «так не бывает», ещё и дадут по ушам. А почему сейчас рассказала? Что-то ещё случилось? Совсем из ряда вон выходящее? И ты решила, что помощь нужна?
– Да чем тут уже поможешь, – смеётся Зося. – Просто, ну, накопилось. Пора. Но кое-что – да, случилось. Вчера. Я шла мимо филармонии. Ты же знаешь, как там обычно всё выглядит. Аккуратно и скромно. Небольшие афиши у входа, иногда ещё плакатик в окне. А тут вдруг стенды с афишами – огромные, яркие, очень красивые. Причём афиши не напечатаны, а нарисованы от руки. Мужик с горящей трубой, над ней дым клубится и надпись, тоже горящая – «Осенний Огонь». При этом вокруг ни души, хотя время шесть часов вечера, а там, как везде в Старом городе бары, рестораны, кафе. Я, если честно, безлюдных улиц сейчас пугаюсь, первая мысль: а вдруг у нас тоже война, и все побежали спасаться, а я, как дура, осталась, потому что новостей не читаю, и что теперь со мной будет – да ты это всё понимаешь сама. Но тут мне даже в голову не пришло испугаться – пусто и пусто, подумаешь, значит, все люди гуляют в каких-то других местах. Мне сейчас кажется, я тогда про войну в Украине не знала. Не забыла, а вообще так вопрос не ставила. Как будто война – это что-то из учебников по истории, знакомое слово из словаря.
На этом месте Зося наконец замечает, что Юрате закрыла лицо руками, и встревоженно спрашивает:
– Ой, ты чего?
– Всё отлично, – отвечает Юрате, не отнимая рук от лица. – Просто я не была готова к тому, что оно вот настолько отлично. Извини, не хотела тебя пугать. Я не то чтобы каждый день от счастья рыдаю. Не привыкла к такому. Надо чаще практиковать. Так что там дальше было с афишами? Дай угадаю: ты сегодня опять пошла к филармонии, а их больше нет?
– Ну да. Обычные там афиши. Какой-то музыкальный фестиваль под девизом «Музыка создаёт мир»[67]. Выступает пианистка из Австрии, хор из Норвегии, кто-то ещё…
– Ты серьёзно? – перебивает Юрате. – Именно так и написано? Что музыка мир создаёт?
– Напечатано крупным шрифтом. А теперь самый главный сюрприз. В телефоне остались вчерашние фотографии.
– Фотографии?! Получились и сохранились?
– Отчасти. Ты внимательно посмотри.
Юрате смотрит на экран телефона. Моргает. На всякий случай трёт рукавом и так уже сухие глаза. Наконец говорит:
– Ничего себе номер. Выглядит, как будто ты сделала фотомонтаж.
– Вот именно! Но я не умею. И сильно сомневаюсь, что умеет мой телефон. Он старенький. Для такого, по-моему, нужен нормальный компьютер. И какой-нибудь фотошоп.
Фотографий больше десятка. На всех в разных ракурсах присутствует здание Вильнюсской филармонии (эклектический стиль, бледно-жёлтый цвет), горожане в летней одежде, кое-где в кадр попал въезжающий через арку в переулок Пасажо велосипед. И второй слой, прозрачный, как будто нарисованный на стекле, через которое делали снимки: здание чуть повыше, заметно влияние стиля модерн, а на стендах у входа афиши, смазанные, зыбкие, как во сне – трубач и труба, дым и буквы, огнём по огню, в огне.
* * *
Отто говорит:
– Я видел такую улицу: много модерна, как в Риге, но стиль иначе, другой. И растут деревья, я не знаю по-русски, platanen…
– Так и по-русски платаны, – смеётся Юрате. – Ты давай продолжай.
Отто кивает, но молчит и смотрит куда-то вдаль, словно ему там показывают картинки для освежения воспоминаний. Хотя чёрт его знает, может и правда показывают, вдруг у фотографов память устроена так.
Наконец он повторяет:
– Платаны. Я раньше в Литве не встречался… их не встречал. Это, наверное, важно. В Вильнюсе мало модерна и нет платаны. А там было много и того, и того. Это тот Вильнюс, откуда Наира? Несо… несобы… scheiße[68], как его правильно говорить?
– Несбывшийся, – подсказывает Юрате. – Ты не волнуйся. Совершенно не важно, правильно или неправильно ты говоришь. Я тебя понимаю. Круто, что ты там был.
– Мало был, – вздыхает Отто. –
