И все мои девять хвостов - Мила Коротич
«Беги, дочка, беги к нам!» – голоса в зарослях травы, тени в зарослях травы, огонь в зарослях травы. И пес бросается на меня, щелкнув зубами. Три рыжие молнии из зарослей травы кидаются ко мне, ветром проносятся мимо, отгоняя зубастую рыжую смерть. Отгоняя, потому что с ними – огонь! Он бежит по их следам, и тварь боится огня и воет от страха. А огненные молнии убежали, убежали: остался только дым и черные полосы сгоревшей травы. Никого, больше никого вокруг.
Где, где вы все? Но они же меня найдут, правда? Я не боюсь, почти не боюсь, я буду ждать.
Солнце вышло из-за тучи, пригрело. Я дождусь…
«Странный сон, – подумала Саша, не открывая еще глаз. – Словно не мой, а чей-то. Хотя сегодня у меня все странное и не мое». Но Счастливчик лежал рядом теплым комочком, спокойно дышал – не надо даже смотреть, и так понятно, что щенку полегчало. Осторожно привстав, словно рядом лежал маленький ребенок, а не щенок, Кислицкая собралась было спустить ноги на пол. Взгляд невольно упал на собачонка под боком: тот лежал на спине, раскинув лапки, как младенчик.
Невозможно не улыбнуться, когда видишь такое. Пусть даже оно сильно полинявшее и облезлое. Овсянка, витамины и ветеринар должны помочь, обязательно помогут, а свежий воздух в маминой деревне вообще от всего лечит, малыш!
Тут только Саша заметила, что под голым розово-белым пузиком щенка между задних лапок ничего нет. «Вот так Счастливчик! – снова улыбнулась она. – Да ты у нас барышня, оказывается! Так даже лучше: дамы, они живучее! Значит, будешь ты Лаки!»
Щенок так и не заметил, что хозяйка встала: видно, так намаялся, бедный, что спал без задних лап. Зато Саша заметила, что тревога ушла. С бедой надо переспать, не зря же говорят.
Солнце еще не село, да и на часах всего половина четвертого. Впереди последняя рабочая смена и долгие каникулы, хоть и без поездки в Китай. Жизнь потихоньку налаживается, верно, милая Лаки?!
Скрипнула калитка за окном. Противно, словно вскрикнула старуха. Михална собак не держала, потому и петель не смазывала – какая-никакая, а входная сигнализация. Да такая получилась она визгливая, что на всю улицу слышно, что кто-то сунулся в зеленую калитку.
Тут только Кислицкая обратила внимание, что еще и собаки лают, до хрипа, до исступления, словно готовы скорее задохнуться, срываясь с цепи, чем смолчать, стерпеть присутствие чужака на своей улице. Впервые вой и истеричный лай такой мощности стояли на улице. Когда выбивалась из сил одна из псин, ей давали отдышаться другие, срывая голос до бульканья пеной, но брехня не прекращалась ни на мгновение, становилась общим шумом, который сразу и не различишь спросонок.
Саша глянула в окно, но если гость и был, то, наверное, уже прошел в дом. Зато на пороге времянки возникла Михална. Ведьма, как есть ведьма – все время появляется неожиданно. Вот и сейчас старуха стояла в двери, уперев руки в боки, а взгляд – в кровать, где лежал щенок.
«Ой, все! Увидела!» – только и успела подумать Кислицкая.
– А ты, дочка, когда съезжать-то собралася? – без предысторий уточнила старуха.
– Завтра, – сама для себя решила тоже не тянуть квартирантка. – Сегодня смену отработаю, вещи соберу и утром уеду. Потерпите?
Михална вскинула перещипанную в молодости бровь.
– Что так резво-то? Ты ж вроде еще какие-то экзамены хотела сдавать, чтоб в заграницы ехать? Или квартиру другую нашла, подешевше?
Саша опешила:
– В смысле? Вы ж сами сказали, что с собакой нельзя!
– А у тебя собака? Где? – Михална, подняв уже и вторую бровь, оглядела комнату.
Лаки лежала все там же, на диване. Только теперь повернулась на бок и смотрела на старуху во все свои рыжие глаза.
Бабка нахмурилась, еще раз зыркнула на Сашу, потом ухмыльнулась:
– Да ладно шутить. Шила в мешке не утаишь, собачатины от меня не скроешь – я б давно запах почувствовала, будь твоя собака хоть невидимой. Я про что думаю: ежели тебе дорого у меня, то я скину со следующего году, то есть с осени, кады вернесся. Только ты, дочка, – Михална понизила голос до полушепота, как делают заговорщики, – мне из Китая шубу привези. И чтоб не собачью, а то я местным на рынке не доверяю. – Михална хитро прищурилась. – Лисью. Ладно-ть? Я тебе уж и денег принесла. Там же дешевше стоит, говорят.
Старуха полезла в бездонный карман байкового халата под опрятным сегодня белым холщовым фартуком, а Саша, чтобы не спугнуть удачу, скосила глаза на щенка. Голову повернуть не смела. Лежит Лаки, не прячется, не спит, то на бабку, то на нее смотрит, напряглась вся.
– Вот на-ка, дочка…
Михална достала вместе с тощенькой пачкой денег еще и очки, и листок бумаги, согнутый пополам. Даже ручку не забыла. Подошла и села рядом на диван. Щенка, как одеяло, рукой в сторону отодвинула. Лаки даже не пискнула. Саша видела, как клочки рыжей шерсти остались на рукаве и халате хозяйки.
– А ты что, спала, а я тебя разбудила? Прости, дочка. Ну вот, держи. Расписка и четыреста американских долларов.
Бред какой-то, снова день превращался в бред.
– Я не еду, бабушка Михална. – Саша не хотела бреда. Надо уметь говорить «нет». – У меня нет денег на дорогу, и потому я не еду.
И вот дальше произошло еще одно чудо, неожиданнее даже предложения Ши Тяна!
– Хм, – поджала губы старуха, – хм. Ладно, ты тогда мне полушубок привези, а то, что останется, – возьми себе на дорогу. Но чтобы все чеки были, ладно-ть, дочка?
Бред чуть не захлестнул Сашу снова. Лай, визги и вой собак на улице – чем не подходящий дорожный марш реальности на пути в тартарары?! Но последующие слова Михалны не дали миру Кислицкой рухнуть окончательно. Практичная старуха еще и добавила:
– Я потом потихоньку за квартиру с тебя вычту-то. Сочтемся. Да и телефоны твои институтские у меня есть.
Мир все-таки еще не уходил из-под ног! Он держался на жадных старушках. Точнее, они его держали, чтобы не сбежал.
– Бери, не сумлевайся, Сашенька. Да, тут еще давеча, сегодни то есть, перевод тебе прислали. Родители, видать. Я за тебя расписалася. Таперича и их адрес знаю.
На еще не замусоленном в сморщенных руках бланке значилась сумма в треть необходимой. В графе «Письменное сообщение» – Саша готова была поспорить – стояло «На поездку». Мама
