Память душ - Дженн Лайонс
Валатея промолчала. Она пристально смотрела на горящие угли, словно там мог найтись ответ.
Наконец она заговорила:
– Через несколько сотен лет после Катаклизма отдельная молодежь из моего народа стала… недовольна. Они предполагали, что эти новые смертные ворасы представляют угрозу, что они слишком недолговечны, чтобы помнить или соблюдать старые соглашения между нами. Они верили, что с потерей ворасских знаний ваш народ выродится.
Гризт скорчил гримасу:
– Они не ошиблись.
– Опять же, мы должны были прислушаться, – сказала Валатея, – посочувствовать заботам тех, кто моложе нас. По иронии судьбы точно так же, как мы, ванэ, когда-то были моложе наших родителей – ворасов. Но мы этого не сделали и не собирались делать, и поэтому в конце концов большая часть нашего народа ушла. Они мигрировали в летние земли, которые мы храним, и объявили себя суверенной нацией.
Гризт подавил свой порыв сказать ей, чтобы она переходила к сути всей этой пакости.
– Понимаю, – солгал он.
Она улыбнулась.
– Сомневаюсь. Я рассказываю историю очень уклончиво. И ужасно скучно, я так полагаю. Но, видишь ли, в джунглях Манола есть особое дерево. Достаточно особое для того, чтобы вместить тенье Стража. Я не знаю ни одного другого живого существа, способного сделать это, или, по крайней мере, ни одного другого разумного живого существа. Я рекомендую тебе начать с Галавы. Она может сформировать тела, необходимые для остальных. – Королева помолчала. – Прошу прощения. Это было грубо с моей стороны, и я уверена, ты уже об этом подумал.
– Не беспокойся об этом. – Гризт выпрямился. – Значит, если ванэ из Манола теперь отдельный народ…
– Есть некоторая напряженность, но в целом мы в дружеских отношениях. И Владыка Хаэвац поможет тебе. В конце концов, она дочь Хамезры.
Глаза Гризта расширились. Пусть Хамезра и была Стражем, но она не была ванэ. А это означало, что ванэ, ушедшие в Манол, были весьма непредубежденными.
– Я попробую. Спасибо.
Валатея кивнула.
– Если хочешь, я с радостью открою тебе врата и познакомлю с местными. Как и моя нация, жители Манола не всегда дружелюбны к незнакомцам, которые появляются без предупреждения.
– Опять же, это было бы очень любезно с твоей стороны. – Гризт вдруг почувствовал, что это может сработать.
– С учетом сказанного, рассматривал ли ты возможность… не воскрешать… Восьмерых?
– Что? Я предполагал, что из всех людей ты первая захочешь увидеть их возвращение! – Реваррик был бы просто поражен, узнав, что Валатея разделяет его отвращение к этой идее.
Она поджала губы:
– Я еще не решила этого.
Гризт не ожидал, что получит от нее отпор.
– Они нам нужны!
– Возможно, – согласилась она, – но задай себе вопрос. Семь из Восьми были разбросаны по всей вселенной уже более тысячи лет. Если ты вновь соединишь их, что ты принесешь обратно?
55. Окно в прошлые жизни
(Рассказ Кирина)
Само заклинание было почти раздражающе простым, построенным на том, что Джанель узнала о чародейской магии от Сулесс, и некоторых творческих догадках с моей стороны. Должен сказать, что, по-моему, она была права насчет нашей связи, потому что я не знаю, получилось бы это так же легко с кем-то другим.
Мы позволили заклинанию завладеть нами, потонув в том, что было не совсем сном, погрузившись в себя в поисках скрытых секретов и уходя все глубже, раньше… в то время, когда мы еще не были собой.
Мне снились чужие воспоминания. Какая-то часть меня с самого начала знала, что это воспоминания Джанель. Я действительно не знал, как это сработает. Наверное, я думал, что увижу свои воспоминания, а она увидит свои. Но нет, похоже, нам пришлось поделиться ими друг с другом.
Однако ее воспоминания казались реальными. Свежими, яркими, колючими, колкими.
Красивыми.
(Воспоминания Джанель)
Убежища моргаджей – временные, мимолетные творения, построенные на древних обломках, подвешенные внутри магических стен, пронизанные синим и серым. Вокруг них простирается силуэт города, мертвого на протяжении тысячелетий. Рослые, мощные воины рыщут по улицам, безмолвно патрулируя Мертвый Город в поисках незваных гостей.
Я наблюдаю за работой мужчин, пребывая в уверенности, что они не обратят на меня никакого внимания. Сухие Матери объявили меня неприкасаемой, святой – гошал. Я смотрю на тонкий шелковый шарф, обернутый вокруг моего спелого живота, – блестящий разряженный шелк переливается всеми цветами радуги и кажется таким тонким, что разорвать ткань мог бы порыв любого ветерка. Но, насколько я знаю, ничто не способно порвать эту ткань. Пусть я и не гошал, но ткань определенно да.
– Мать Вамара будет говорить с тобой, – сообщает мне моргадж. Он так молод, он совсем недавно освободился от детских одеяний и, вероятно, жаждет присоединиться к вторжению в Куур, чтобы доказать, насколько он ценен.
Я бросаю взгляд на палатку, в которой спала, на арфу, лежащую у укрепленной магией стены. Меня так и подмывает взять с собой Валатею – так уж получилось, Сухие Матери любят музыку, но, если бы они хотели ее послушать, посланник так бы и сказал.
Я киваю и следую за ним, не говоря ни слова.
Вамара – самая неуловимая из Сухих Матерей, старая, злобная и внушающая такой страх, которого не мог бы добиться ни один мужчина-моргадж. Я встречалась с ней всего один раз. Она фыркнула на меня и ушла, хотя и не стала перечить другим женщинам, когда они приветствовали меня в лагере. А теперь она хочет меня видеть.
Как бы я ни боялась Вамару, если она вдруг решит убить меня, не обращая внимания на то, гошал я или нет, но ни один моргадж не произнесет ни слова протеста.
После того как моргаджи покинули дома после пробуждения Вол-Карота, они пытаются воссоздать их. В случае с Вамарой это означает нанизывание шкур животных на каркас, построенный из уцелевших колонн, таких многочисленных, что они кажутся темной пещерой. Мой сопровождающий постукивает по стене у отверстия, расположенного у основания, маленького настолько, что по нему можно пролезть лишь на четвереньках. Даже не будь я беременна, это бы меня раздражало.
Но ничего не поделаешь, я опускаюсь на четвереньки и ползу вперед, а когда выныриваю на свободу, то оказываюсь во тьме, и глаза мои привыкают к темноте очень постепенно. Перед коллекцией корзин и глиняной посуды сидит, скрестив ноги, женщина, но я едва могу разглядеть ее фигуру.
– Я ждала
