Знак Единорога. Рука Оберона - Роджер Желязны
– Как думаешь, он умер? – спросил Бенедикт, отвлекая меня от этого полусна пляшущих мозаик.
– Возможно, – сказал я. – Ему было плохо, когда все исчезло.
– До земли далеко. Он мог успеть убраться примерно так же, как и прибыл.
– Прямо сейчас это не так уж важно. Ты вырвал ему клыки.
Бенедикт что-то буркнул. Он все еще сжимал в руке Камень Правосудия, но светился тот куда менее ярко.
– Да, это так, – наконец проговорил он. – Угрозы для Образа пока нет. Хотел бы я… Мне бы страшно хотелось, чтобы некогда – очень, очень давно – кое-что из сказанного не было сказано и кое-что из содеянного нами не осуществилось. Знай мы тогда, что именно, – и, быть может, это позволило бы ему вырасти другим, позволило бы стать другим человеком, а не тем злобным, криводушным маньяком, которого я видел там. Сейчас лучше всего, если он мертв. Но все эти «бы» – пустая трата слов.
Я не ответил. То, что Бенедикт сказал, может быть правдой. Или нет. Не важно. Бранд мог быть психопатом, не важно, как это расшифровывать, или же нет. Причина есть всегда. Какая бы жуть ни произошла, какое бы ужасное деяние ни свершилось, всегда есть причина. Но имея на руках жуткую ситуацию, ужасное деяние – объяснениями ничего ни на йоту не исправить. Если кто-то сотворит некую гнусь, для этого есть причина. Ее можно узнать, если не лень, можно выяснить, почему сукин сын стал именно таким. Факт в том, что гнусь все равно останется. Бранд перешел к делу. Посмертный психоанализ ничего не изменит. Деяния и их последствия, именно за них ближние судят нас. Все прочее – это лишь дешевое ощущение собственного морального превосходства, когда думаешь, мол, ты бы на его месте все сделал куда лучше. Как и в остальных случаях – пусть решают небеса. У меня не та квалификация.
– Надо вернуться в Амбер, – промолвил Бенедикт. – Столь многое нужно сделать…
– Погоди, – сказал я.
– Почему?
– Я думал…
Когда я так и не пояснил, он в конце концов спросил:
– Ну и?..
Я медленно перетасовал колоду, вернув туда его Козырь и Козырь Бранда.
– Тебя ничто не удивляло в этой твоей новой руке? – спросил я его.
– Конечно. Ты принес ее из Тир-на Ног’та при весьма необычных обстоятельствах. Она мне подходит. Она работает. А сегодня показала себя…
– Точно. Тебе не кажется, что последнее уж слишком выбивается за рамки случайностей? Единственное оружие, которое дало тебе там, наверху, шанс противостоять Камню. И совершенно случайно оно оказалось частью тебя, а ты вот просто случайно оказался там, чтобы им воспользоваться? Проследи всю последовательность событий, от и до. Не кажется ли тебе это экстраординарной и даже абсурдной цепочкой случайностей?
– Ну если ставить вопрос так… – проговорил Бенедикт.
– Это не вопрос. И ты не хуже меня понимаешь, что тут задействовано много большее.
– Хорошо. Принимаю. Но как? Как все это было устроено?
– Понятия не имею, – сказал я, вытаскивая карту, на которую не смотрел давным-давно, и ощущая под пальцами ее холодную поверхность, – однако важен не способ. Ты задал не тот вопрос.
– Что же я должен был спросить?
– Не как, а кто.
– Ты полагаешь, что некий человек сумел устроить всю эту цепочку событий вплоть до получения нами Камня Правосудия?
– Насчет этого не знаю. Что есть «человек»? Но думаю, что некто, кого мы с тобой отлично знаем, вернулся, и за всем этим стоит именно он.
– Но кто?
Я показал ему карту, которую держал в руке.
– Отец? Бред! Он, должно быть, давно умер. Слишком уж давно…
– Сам знаешь, он-то как раз такое и мог учинить. Он достаточно хитер. И всего его могущества мы никогда и не знали.
Бенедикт встал. Потянулся. Потряс головой.
– Думаю, ты слишком долго сидел на сквозняке, Корвин. Пойдем-ка домой.
– Даже не проверив мою догадку? Ну же! Это, в конце концов, неспортивно! Сядь и дай мне еще минуту. Давай попробуем его Козырь.
– Он бы уже с кем-нибудь да связался.
– Не думаю. На самом-то деле… Ладно, можешь надо мной смеяться. И все-таки что мы теряем?
– Хорошо, давай. Почему бы и нет?
Бенедикт сел рядом со мною. Я держал Козырь так, чтобы оба мы видели его ясно. Мы смотрели на него. Я расслабил сознание, потянулся…
Контакт возник почти мгновенно.
Он улыбался, глядя на нас.
– Добрый вечер. Отлично поработали! – сказал Ганелон. – Рад, что вы добыли мой кулончик. Он мне скоро понадобится.
Примечания
1
Любимая фраза Эркюля Пуаро из серии детективных романов Агаты Кристи.
2
Досл. «полный дом», четвертая по силе комбинация в покере – трио и пара.
3
Отсылка к поэме Роберта Браунинга «Чайльд Роланд пришел к Темной Башне» (1855), каковая, в свою очередь, ссылается на строчку из «Короля Лира» Уильяма Шекспира, а тот цитирует старинную балладу «Младой Роланд и дева Эллен», полный текст которой сейчас утрачен (сохранилось лишь содержание), но во времена Шекспира был известен.
4
Карл Филипп Готлиб фон Клаузевиц (1780–1831) – прусский военачальник, военный теоретик и историк. Его магнум опус «На войне» (1832), труд об истории стратегии и военного дела, остался незавершенным (опубликован посмертно), но и в таком виде произвел переворот в теории и основах военных наук.
5
В оригинале фраза «Shadow, Shadow, on the wing» – явная отсылка к «Mirror, Mirror, on the wall» из сказки про Белоснежку. Но пушкинские строки совершенно не вписываются в контекст, поэтому использован вариант исходной сказки братьев Гримм в переводе П. Н. Полевого (1893).
6
Отсылка к считалочке «Десять маленьких индейцев», которая в русском варианте более известна как «Десять негритят».
7
Латиноамериканская накидка, как правило, из шерстяной ткани и ярко-полосатая.
8
Без седла.
9
Иван Петрович Павлов (1849–1936) – русский и советский ученый, физиолог, создатель науки о высшей нервной деятельности. Лауреат Нобелевской премии (1904) за работу по физиологии пищеварения – собственно, с таковой и связана помянутая тут история «собаки Павлова».
10
Очень похоже на скрытую отсылку к известнейшему стихотворению Р. Киплинга «If» (1895), в переводе М. Лозинского («Заповедь») этот кусочек звучит как «Умей принудить сердце, нервы, тело тебе служить, когда в твоей груди уже
