Ледобой-3. Зов - Азамат Козаев
— От него мор пошёл. По крайней мере одна из цепочек. Ему золотом плачено за отравленный колодец. Клубок разматываем.
Взмёт недоверчиво поморщился, перевёл взгляд на Стюженя, тот кивнул.
— Почему именно он?
— Если спрашиваешь, почему из всех людей в мире для гадости выбрали его, ответа у меня нет. Наверное, золото любит сильнее прочих.
— Не спрашиваю, как вы узнали.
— Ты ведь не забыл, кто перед тобою сидит?
— Да уж, забудешь.
— И что? Отдашь Догляда?
Млеч какое-то время медлил перед ответом, разглядывая резьбу на чарке. Что-то особенно его заинтересовало, подсотенный даже к светочу подошел, поднял чарку повыше.
— Если переживёт этот поход, забирайте.
— На чарке прочитал? Не в игрушки играем. Мир на волоске висит, люди гибнут, — отчеканил Стюжень, качая головой.
— Ага, люди гибнут, — согласился млеч. — Аккурат целая сотня может не вернуться в долину. И я никогда не отпущу бывалого бойца с опытом воеводства накануне рубки.
— Никогда бы не подумал, что наш гусь настолько тяжёл, — старик подмигнул Сивому, кивая куда-то в сторону, в общем туда, где как раз теперь медленно проваливался в сон Догляд.
Взмёт коротко хмыкнул, тряхнув гривой.
— А я не про Догляда, — а когда ворожец изумлённо поднял брови, коротко кивнул на Сивого. — Про него. Никогда мы друзьями не были и не будем, но вы оба тут лишними не станете. Старый, рот закрой, муха залетит.
Стюжень рот прикрыл, аж зубы лязгнули. Удивлённый донельзя он поднялся на ноги.
— Нет, вы только поглядите, — старик руками всплеснул. — Жил себе балбес, горя не знал, лаял, кусал почём зря, а теперь — уважаемый человек, воевода, голова сединой бита от дум, трудов и забот. Взмёт, ты ли это? Это тебе я десны сшивал, что клочьями висели? Это у тебя шкура в дырах была, как шуба, молью траченная?
— Тогда был сам по себе, теперь подсотенный. Люди подо мной.
Безрод ухмыльнулся.
— Говоришь, как блудяшка. Мол, раньше гуляла, а теперь нельзя — тяжёлая.
— Чудеса! Говорить умеешь?
— А Коряга где?
— Дела у него.
— Время лихое, воеводы нет. Князю не понравится.
— Коряга мальчишка большой, отбодается. Ну так что?
Несколько мгновений Сивый и Стюжень разговаривали без слов.
Он упрямый.
Знаю. Это его упрямство я целый вечер зашивал.
И не вырубить. Вон, гляди, около маслянки сидит, рукой стережёт. Одно движение, и гори палатка ярче солнца.
Догляд нужен, как воздух.
Ага.
— Что знаешь про оттниров? — Безрод опустился на сидушку, приготовился слушать.
Млеч — было заметно — выдохнул и расслабился, ровно скинул с плеч убийственный гнёт. Даже распрямился и руку от маслянки убрал.
— Первое — они есть, и это не придумка, как тут иные болтают. И они знают про нас. Сам видел их дозорного. Думал, что с камнями слился, весь из себя такой незаметный. А я увидел, да виду не подал.
— Дальше, — Сивый кивнул. — Они похожи на придурков?
— Не знаю, — Взмёт остро выглянул на Безрода. — Ты это к чему?
— Их две-три тысячи. Воев — сотен пять, часть в походах, итого в горах мечей двести-триста.
Млеч кивнул, слабо улыбаясь.
— Понял, к чему ведёшь. Есть в дружине два оттнира. Урсбюнны. Я их порасспросил про этих… гривадеров.
— Ну?
— Жили себе на островке, сеяли рожь, ходили в походы, пасли скот… и ни под кого не ушли.
— Их всего три тысячи душ с бабами, детьми, стариками и ни под кого не ушли? Ни дани, ни отступных? — Стюжень задрал брови высоко на лоб.
— Ни дани, ни отступных! — твёрдо отчеканил Взмёт.
— Оттнир — братец крутой, пока зуб не обломает, не поверит, что это камень, крашеный под яблоко, а не яблоко, — хитро сощурился ворожец.
— Видать, обломали, — млеч пожал плечами. — Только никто не может ничего сказать определённо. Эти двое только и твердят, мол, некогда какой-то их князёк повёл не самую маленькую дружину на остров, обещался в крови затопить.
— И?
— И не вернулся. Восвояси пришла только одна ладья, а на ней сторожевой дозор, который на берег не сходил и что случилось не знает.
— Как поняли, что дружине конец?
— Говорят, утром головы на ладью со скал побросали.
Сивый и Стюжень переглянулись.
— А как забываться начинает, кто-то опять на остров ходит войной. И опять до следующего раза на ладьи летят головы со скал.
— Потом подземное пекло извергается на остров, оттниры перебираются сюда и поют ту же песню: Никто нам не указ, мы сами по себе, — старик задумчиво заходил по палатке, насколько это было возможно.
— Странно, — поморщился Безрод. — Островок крошечный, а взять не могут.
— А что бабы? — спросил Стюжень. — Выходят ведь замуж в другие земли. И разве на морях этих гривадеров не брали в плен? Что говорят?
— А кто что. Мол, есть у них на прикорме какие-то чудища. Рыжие собаки как будто.
Да-да, рыжие собаки. Безрод, усмехаясь, кивнул.
— А что там впереди?
— Ущелье сужается, горы делаются выше. В паре перестрелов отсюда место опасное, пройти можно только в одном месте — прямо под скалой, что выдается из материнской горы. Показал бы снаружи, да темно, не видно ничего. Придётся утра ждать. Место для засады — пальчики оближешь.
— С утра дозор туда, — Безрод что-то вспомнил, усмехнулся. — Я бы отправил.
— Я бы тоже, — улыбнулся млеч. — А вообще-то мы не воевать. Просто мысль князя донести.
Стюжень коротко рассмеялся.
— Мы так и подумали. Одна голова хорошо, а сто — лучше. Спать, парни! Пора укладываться.
Сивый выразительно посмотрел на млеча.
— Дальний дозор где залёг? Перестрел?
— Ага. Лежат в укрытии. Сверху стрелами не снять.
— Утром увидимся, — Безрод коротко кивнул и первым вышел.
* * *
— Ничего не пойму, — спозаранку Догляд в недоумении скрёб затылок и мало огнём не дышал. — С чего-то Взмёт сунул меня в десяток к Рябому, да велел охранять этого… Стюженя и тебя раненного. Даже лошадь дал!
— Приказано, исполняй, — Сивый пожал плечами, проверяя справу.
— Походный поря-а-а-адок! — крикнул Пузырь.
Первыми выдвинулись три конных десятка, далее змейкой выстроились пешие десятки, замыкали ход телеги с припасом и походным добром вроде палаток, котлов, утвари.
— Дозор ничего не обнаружил, но что-то неспокойно мне, — подъехал Взмёт и, не глядя на Безрода, показал головой вперёд, на скалу.
— Конный десяток оставь здесь, — Сивый даже головы не повернул. — За скалу не води.
Взмёт мрачнее тучи скосил взгляд.
— Вести князю?
— Да.
Догляд, уходящий с остальным строем по еле видной тропе, аж голову назад выкрутил. Да что это за подранок такой, если Взмёт с ним шушукается и по всему видать не о бабах?
— Шею свернёшь, — одёрнул его Стюжень. — Гляди на дорогу!
Тот лишь хмыкнул.
Вскоре навстречу проскакал конный десяток — в обратное, стало быть, ехали — и впереди сделалась видна помянутая скала. Ветрами, дождями, древесными корнями и прочей непогодой этот каменный вывес основательно подмыло и высекло, и походил он на шляпку древесного гриба, растущего на стволе. Некогда вывес был много больше, да время его победило — значительная часть лежала на тропе, сузив проход мало не до угольного ушка, и, наверное, случилось это так давно, что просветы между противолежащей скалой и упавшим обломком полностью занесло пылью и землей, а щели наглухо заросли деревьями и кустами.
— Ничего странного не замечал?
Взмёт призадумался.
— Про лазутчика говорил уже. А ещё треск пару раз мерещился. Ровно тканину рвут, и каменная крошка сыплется. Так ведь горы же, камни падают. Ладно, я вперёд. Моё место там.
Безрод молча кивнул, сделал знак Стюженю: «Придержи гнедого, начни отставать и держи этого при себе». Скала росла на глазах, делаясь больше и больше и загораживая небо. Прямо перед каменным вывесом Взмёт остановил ход, подождал немного и пустил коня вперёд. Крошечный рядом с горами человек ступил в тень громадной скалы, задрав голову, въехал под камень. Ветер баловался с кронами деревьев, что полого уходили вверх вместе с подъёмом, где-то в отдалении лес жил своей жизнью, и только вокруг скалы перепуганные пернатые молчали. Подсотенный дал знак, и напряжённая дружина, готовая в мгновение ока спешиться
