Сфера времени (СИ) - Ершова Алёна

— Помним, княже! — на разные голоса прогудели старцы.

Подъехал князь к терему, ни Ильи не видно, ни Фроси. Сдавило горло, заиграли желваки. Где все? Что случилось?

Поднялся по ступеням резным, вошел в гридницу, сел на кресло высокое. На второе глянул — пустое. Бояре стоят, по обе стороны хором. Бороды вздыблены, брови лохматы.

— Где жена моя Ефросинья?

— А где и положено бабе быть. Наверху. В светлице.

Князь снова огляделся: кого б послать, проверить. Но ни Ильи, ни Юры рядом так и не оказалось. «Точно, лихо какое-то творится».

— Позови княгиню! — крикнул он холопу. Но боярин Богдан оттеснил слугу от дверей и запер на засов.

— Не надобно, княже. Всё с женой твоей хорошо, крест даю. А вот тебе лучше выслушать нас.

Боярин Позвизд кивнул Богдану и дальше уже продолжил сам:

— Княже, готовы мы все верно служить тебе и тебя самодержцем иметь, но не хотим, чтобы княгиня Ефросинья повелевала нами и женами нашими. Если хочешь оставаться на столе Муромском, путь будет у тебя другая княгиня. Выбери любую из дочерей наших или сосватай в других землях — всё одно. А Ефросинью сошли в монастырь. Мочи нет терпеть управство её.

— Илья где?

— По сёлам поехал, как засеяны поля, проверять, — услужливо подсказал кто-то из присутствующих.

Давид отметил, насколько всё слаженно выходит. Он только вернулся, что в городе творится, не знает. Где верные ему люди, не понятно. Фрося заперта отдельно. Что остаётся? Оружие. У него меч, у бояр только ножи. Но всё равно не отобьется. Много их. А значит…Что значит? Фросю он этим коршунам всё равно не отдаст! Что бы там ни произошло у них.

— Чем же жена моя вам не люба? — вкрадчиво спросил Давид.

Боярин Ретша покачал головой.

— Э, не, княже. Не важно, чем она люба или нет. Важно, что княгиней она более не будет. А вот ты свою судьбу сейчас сам решай.

Сказано слово. Озвучено требование. Или Фрося, или стол Муромский.

— Ну что ж, старцы градские, — Давид встал с места и недобро прищурился. «Прав был Всеволод. Давить этих гнид надо». -Слушайте слово моё. С супругой своей я браком нерушимым венчан. Перед алтарём я обещанье дал в верности и любови, а также, что не отпущу до самой смерти. Вам же я таких клятв не давал.

Дверь грохнула, засов скрипнул. Кто-то явно пытался попасть вовнутрь. Давид улыбнулся, и от улыбки этой спины боярские вспотели.

— Так вот он, стол Муромский! — князь показал на резное кресло. — Кто из вас самый знатный? Самый родовитый? Владейте!

Выбитая дверь упала, и в гридницу влетел Илья с посыльным пареньком.

— Давид Юрьич! — отрок пригладил растрепавшуюся гриву. — Игумен Борисоглебского монастыря совсем плох. Причастился уже. Сударыня Ефросинья, как узнала, туда сразу направилась, а мне велела тут дожидаться.

Давид рыкнул:

— Сама? Верхом? Город, что котёл, бурлит! А она в тяжести помчалась невесть куда?!

— Не беспокойся! — Илья положил руку на плечо князю. — Не одна. За ней с Пасхи тенью емец Харальд ходит. Охраны лучше не сыщешь.

Фрося сжала иглу настолько сильно, что та лопнула. Мысли уже битый час ходили по кругу. Толку только от этого анализа ноль.

Матушку Фотинью с утра вызвали в монастырь, что-то там неотложное случилось, Илья еще вчера уехал по сёлам самолично проверить посевы хотя бы в ближайших из них. Отец Никон совсем плох, борьба с этой оспой треклятой лишила его последних сил. И вот сегодня стоило ей остаться практически одной, в светлицу ввалились бояре. Уверенные, надменные, наглые. Расположились, выход перекрывая, оттеснили женщин, встали, свет оконный загораживая. Фрося испугалась. Многих сил ей стоило встретить гостей непрошенных спокойным взглядом да бровями, недоуменно вверх поднятыми.

— Утро доброе, мужи княжьи, отчего в такую рань пожаловали да на половину женскую?

Бояре переглянулись, и Ретша Ольгович картинно поклонился.

— Госпожа Ефросиния! Весь город и бояре просят у тебя: дай нам, кого мы у тебя попросим! Мы все хотим, чтобы князь Давид властвовал над нами, но жены наши не хотят, чтобы ты господствовала над ними. Возьми, сколько тебе нужно богатств, и уходи, куда пожелаешь!

Фрося во все глаза смотрела на делегатов и судорожно соображала, что ей в этой ситуации делать. Уж точно манипуляция на тему «Обещайте мне дать всё, что пожелаю» и пожелать Давида, не пройдёт. Все же он человек со своими планами и амбициями, а не переходящее красное знамя. Как назло, иных умных мыслей в голову не приходило. Придётся играть, чтобы получить отсрочку.

Испуг и удивление даже изображать не пришлось, стоило лишь немного ослабить контроль над эмоциями. Щеки побледнели, глаза опустились в пол.

— Что ж, воля ваша… Не надо мне золота да серебра, как скажет супруг мой, так и будет. Если Давид сам захочет жену новую, ни слова против не скажу.

— Вот и ладненько, — боярин Позвизд сладко улыбнулся. — Князь в город въехал, сегодня и решение примет. А тебе всё же лучше уйти самой. Подобру-поздорову, а то ты ж знать не можешь, какое решение князь примет.

Бояре, довольно гудя, вымелись вон. Фрося в изнеможении села на лавку. Голова кружилась, тошнота подступила к горлу. «Может, действительно проще уйти? Всё же история наглядно показывает, что трон важнее семейных уз. А уговорить? Уговорить любого можно». Фрося вздохнула, размышляя. Ждать решение Давида или действовать самой? Нет, от добра добра не ищут. Вроде бы муж ни разу не дал повода усомниться в себе, но она прекрасно понимала, что на кону у него сегодня будет очень много. Город или жена? Власть или семья? Муром-то один, а дев на выданье пруд пруди.

— Даже не думай! — Ворвался в её размышления мужской голос.

Рамка с вышивкой выпала из рук, Фрося подняла взгляд и натолкнулась на недовольного Харальда

— О чем?

— О том, чтобы сбежать.

— Не тебе судить о том! Найдет себе князь жену по статусу и будет править городом спокойно. Ведь женщина как вода: в какой кубок не нальешь, деревянный ли, серебряный — вкус не поменяется.

— Дура ты! Хоть и умная! — выпалил взбешенный дружинник. — Естество, говоришь, женское одинаковое?! Так почему мимо одной проходишь, не заметив, а от взгляда на вторую замирает сердце? Улыбка на устах появляется и воздуха не хватает? Хочется быть рядом, слушать голос, дотрагиваться, оберегать, — и потом уже спокойней добавил: — Воля твоя, Ефросинья, но представь на мгновенье, что нет с тобой князя, нет и не будет более. Коли выть не захочется, езжай на все четыре стороны! Езжай, не оглядываясь!

Хотела бы Фрося возразить, а нечего. Всегда чем-то не настоящим, лишним, никому не ненужным свои чувства считала. Не научилась силу в них черпать. Не знала, как это без оглядки, без сомнений, без масок раскрывать себя. Душа — это же не тело, её попробуй нагой покажи, не отмоешься потом. Проще спрятать за ширмой приличий, культуры, прав. Проще жить с партнёрами, деля быт, финансы, постель, но не себя. Как отдать часть себя чужому человеку без оглядки? «А чужому и не надо», — трепетной ласточкой прилетела мысль.

Прикрыла глаза, оперлась на стену, успокаиваясь, приводя в порядок мысли, но обдумать, как следует, ей не дали. В светлицу, словно вихрь зимний, ворвался Белёк.

— Матушка Ефросинья! Отец Никон плох совсем. Духовник его за тобой послал, сказал, что коли застать хочешь, поговорить, поторопиться следует.

В мгновенье ока подорвалась княгиня, вылетела из светлицы, только успела Ретке крикнуть «Из дома ни ногой». Добежала до гридницы. Заперто. Дружина по бокам стоит.

— Мне к князю Давиду надо срочно!

— Не велел князь пускать, невесту выбирает.

— Ах, невесту?! Ну, Бог в помощь! — Фрося развернулась к Бельку и попросила:

— Дождись, когда весь этот отбор закончится, и сообщи князю про игумена, а я поехала.

И помчалась вниз, в конюшни. С бешеной скоростью оседлала лошадь, Харальд лишь успел со своей справиться да подпруги на княжеской проверить, как Фрося взлетела в седло, даром что в тягости. Как мчалась по Мурому да по дороге до монастыря Борисоглебского, как шептала молитвы, о том смутно помнила, просила одного: успеть.