Генри Олди - Пленник железной горы
– Т-ты!
А это уже Уот.
– Я!
Слова закончились. Осталось рычание, рев, клекот. Панцири, шлемы, боевые рукавицы. Мечи, щиты, колотушки. Стой я подальше, взялся бы за лук. Закрывая собой брата, я топтался на месте. Не будь здесь Нюргуна, я бы ринулся вперед, на адьяраев, и, скорее всего, пал бы мертвым. Ну, при достаточной удаче прихватил бы в могилу парочку Эсеховых теней. Боотур, я не взвешивал: справлюсь, не справлюсь. Лишь крохотная частица меня еще помнила о брате, безногом наезднике лавки-каталки, которого надо защищать – бить?! – от врагов. Когда враги сомнут Юрюна, настанет очередь Нюргуна, а значит, Юрюна не сомнут.
Почему они медлят?
Чего ждут?
– Дураки! Дураки-и-и-и!
Айталын? Нет, моя младшая, моя вежливая сестра осталась дома, за много дней пути от Кузни. К нам со всех ног бежала Куо-Куо: кричащая растрепа, рыдающая замарашка.
– Не трожьте его! Ыый-ыыйбын!
Стрелой она пролетела мне за спину. Подняла дикий хай:
– Ай-абытай! Не трожьте!
Ну, я и усох. Невовремя, да, но телу не прикажешь. Слабак, я усох первым – Уот с Эсехом остались доспешными. Впрочем, лезть в драку они не спешили. Топтались, бурчали, супили брови. Эсех даже слипся из трех в одного, хотя и вооруженного до зубов. Ко мне вернулась способность трезво рассуждать, а не только чесать в затылке, глядя на себя-балбеса из будущих времен. Я еще подумал, что, судя по грозному виду Уота, здравый смысл останется со мной ненадолго.
Откуда здравый смысл в расколотой башке?
– Бейте Куо-Куо! Бейте-убивайте!
Кажется, кузнецова дочка решила, что мы сцепились из-за нее. Слабоумная, что возьмешь! Я отступил в сторону, дабы Уот с Эсехом лучше видели человека-женщину. А что? Обычное дело. Человек-женщина плачет, спасает человека-мужчину, безобидного калеку. Никаких тебе боотуров, не с кем драться, за меч хвататься…
Никаких боотуров.
Никаких.
Нюргун стоял вровень с Уотом. Куо-Куо обхватила его ногу, выше она не дотягивалась. Шлем с граненым острием прибавлял Нюргуну роста. Широченная грудь распирала панцирь, оплечья торчали крыльями беркута. Опустив щит, мой брат прикрывал воющую дуреху. Остро заточенный батас Нюргун держал на плече, лезвием вверх.
– Брат, – он кивнул Уоту, указывая на меня. – Не люблю.
И – о чудо! – Уот все понял правильно.
8. Приговор Кытая Бахсы
– Ты!
В глотке у кузнеца засвистело. Палец ржавым наконечником пики уставился на Уота Усутаакы. Но смотрел мастер Кытай на Эсеха, и только на Эсеха. Ох, плохо смотрел! На врага так не смотрят, на смертельного обидчика. Когда кузнец вышел, никто из нас не заметил. До того ли было? А вот же, стоит: чернее тучи, тяжелей железа, ноги в землю вросли…
– Закон знаешь?
Он выждал, пока адьяраи перетопчутся, и повторил:
– Закон, а? Мой закон?
Угрюмый, будто зимняя ночь, Уот кивнул.
– За вашей семьей долг – одно имя.
Долг – удар молота. Одно имя – звонкое эхо. Адьярай пошатнулся, отступил на шаг. Я впервые увидел, как Уот бледнеет. Кровь отхлынула от его лица, великан сделался похож на покойника.
– Не надо! – губы Уота затряслись. – Не надо, мастер Кытай!
Куда и делись «кэр-буу» с «дьэ-буо»! Адьярая словно подменили. Он усыхал быстрей быстрого. Сейчас его, не кривя душой – любой из трёх душ на выбор! – можно было назвать человеком. Хотя чего там, мы и так все усохли дальше некуда, даже Нюргун. Куо-Куо до сих пор цеплялась за моего брата, жалась к груди, хотя дракой теперь и не пахло.
Нюргун гладил ее по волосам.
Уот без церемоний схватил Эсеха за шкирку. Спотыкаясь, побежал к кузнецу. Брата он волочил за собой, как шкодливого кутенка. За шаг до крыльца Уот упал на колени. Ткнул Эсеха носом в землю: кланяйся! Удивительное дело! – Эсех подчинился. Чутьем звереныша мальчишка чуял: творится ужас, непонятный и непоправимый. Кланяясь, стукаясь лбом оземь, он злобно косился на старшего брата. «Зачем?! – сверкали глаза Эсеха Харбыра. – Зачем мы унижаемся?!»
Кузнец молчал.
– Простите, мастер Кытай! Простите нас!
– Закон! – привстав на цыпочки, горячо зашептала Куо-Куо прямо в ухо Нюргуну. Шепот ее, наверное, был слышен от Бездны Смерти до Восьмых небес. – Папочкин закон! Куо-Куо знает! Нельзя драться! Нельзя без разрешения!
– Не люблю, – согласился Нюргун.
– Нельзя свары затевать! Иначе папочка в перековку не возьмет! Одна драка – один из семьи! Вон отсюда, скажет папочка! Вон!!!
Тут меня молотом по башке и шарахнуло. «За вашей семьей долг – одно имя…»
– Братика не возьмет, сыночка, внука. Жалко, да? Умрет же, маленький, без перековки… Ай-абытай! Закон! Папочкин закон!
– Закон, – повторил Нюргун.
Как и я, он был сыном Закона-Владыки.
– Его благодарите, – выждав дюжину поклонов, кузнец мотнул косматой головой в сторону Нюргуна. – Ясно? За него прощаю. Если бы не он…
– Кланяйся! – рявкнул Уот. – Благодари!
И силой нагнул Эсеха перед моим братом.
Это он зря. Честное слово, зря.
Эпилог
– Повтори, – велел дядя Сарын.
– Время горит в звёздах, – с покорностью вола, бредущего на убой, начал я. – В конце концов, если звезды зажигают…
Я уже язык стесал до корня, повторяя ему слова кузнецовой жены. В доме, на крыльце, в конюшне, куда мы ходили смотреть вороного; у окна кухни, на скамейке, расчищенной от снега. Скамейка нравилась дяде Сарыну. Иначе она вряд ли удостоилась бы чести слушать сказку про время и звезды два раза подряд.
– Ученые улусники заменили звезду человеком. Они погрузили его в длительный сон, подключили к системе жизнеобеспечения и пустили время через него. А что это за штука – система жизнеобеспечения?
Дядя Сарын отмахнулся:
– Ерунда. Тебе неинтересно.
– Интересно! – возмутился я.
Ох, что-то я делаюсь похожим на Уота. Надо усыхать почаще.
– Допуск, – задумчиво бормотал Сарын-тойон. Судя по его лицу, мысли дядю Сарына посетили не слишком приятные. – У Кындаланы[58] допуск категории «А7». На две позиции выше моего. Меня могли и не посвятить в подробности…
– Допуск? Это вроде пропуска на Первое небо?
– Вроде. Считай, у меня пропуск медный, а у Кындаланы – золотой. Мне – один конь, ей – четверть табуна. Значит, взяли человека? Пустили время через него? Такая идея рассматривалась на ученом совете. Привлечь объект с расстройствами аутического спектра, получить согласие родственников, погрузить в медикаментозную кому, оформить как эксперимент по нетрадиционному лечению… Эксперимент запретили, как антигуманный и противозаконный. Я голосовал за запрет, и твой папа, и Арсан Дуолай… Много кто. Кстати, Кындалана тоже. Интересно, она уже тогда знала, что голосование – фикция? Отвод глаз?! Сэркен, хитрая лиса, воздержался…
