Иван Белов - Ненависть
Руди вяло ковырялся в тарелке. Кусок в горло не лез, хотелось напиться до беспамятства и уснуть в ближайших кустах. К сожалению нереально, Шульц строго — настрого запретил употреблять алкоголь. Как же, надежда германской нации, пример для патриотической молодежи, бла — бла — бла, нужно держать себя в рамках. За моральным обликом героя ненавящего следят люди из имперской службы безопастности. Сами не жрут и не пьют, псы цепные.
На месте резни задержались до полудня, Руди, с третьей попытки, дал интервью более-менее устроившее заинтересованные стороны. Грета вдоволь наснимала развалины и трупы, сказала для личного архива, Шульц не стал возражать. Погрузились в вертушку и через час высадились в Эккентале. Большой, мать его, репортаж с Родины немецкого Сцеволлы. Оргия лжи и бесталанных, провинциальных актеров. Сразу появились друзья детства, учителя начальных классов, тетушки-соседки с томными взглядами. Всех этих придурков Руди видел впервые. Машина раскрутки суперзвезды стремительно наращивала грязные обороты.
Ни минуты передышки. К вечеру, в доме бургомистра устроили пышный прием. Торжественная часть, к счастью, быстро закончилась, с пафосными речами, поздравлениями и хоровым исполнением гимна.
В честь праздника из Тагила привезли настоящего ветерана. Невиданное дело для занюханного, шахтерского городка. Ветераны сродни богам, выше богов, объекты настоящего поклонения. В преддверии юбилея победы не знают, как извратиться. Какой-то тупой урод придумал собрать последних, еле живых, свидетелей Великой войны и отправить в турне по окраинам Рейха, предаваться воспоминанием, поучать новое поколение и постараться не умереть. Старику девяносто лет, весь трясется словно перед инфарктом, голос дребезжит, сгибается под весом железных крестов. На трибуну вывели под руки два мордатых эсэсовца, зорко следящих, как бы чего не случилось. Близко никого постороннего не пускали. Дедушка толкнул заученную речь, обнял Рудольфа, пошамкал челюстью и был уведен на почетное место. Зал апладировал стоя. Теперь спит себе, тихонечко, в уголке.
Друзей завел море, все старались угодить, улыбки заискивающие, глазками хлопают, лезут со слюнявыми поцелуями. С началом банкета чуть успокоились, жрут и пьют сволочи, только треск стоит, да звон сталкивающихся бокалов. Лицемерные мрази. Рядом шлюха из местных немок, дочь главного инженера медеплавильного комбината. Раньше бы и взглядом не удостоила, а теперь ноги готова раздвинуть за ближайшим углом, лишь бы отхватить кусочек славы, и выложить на зависть подругам классные фотки. Пищит без умолку, лезет обниматься, рассказывает скучную хрень про свою никчемную жизнь.
На часах половина одиннадцатого ночи, Шульц и Грета незаметно исчезли. Решили уединиться, не зря весь вечер вместе сидели. Надоело все. Руди решительно встал.
— Ты куда? — рядом вырос чуткий эсбэшник.
— Пойду воздухом подышу на балкон, нельзя что ли? — набычился Руди.
— Недолго, — милостливо разрешил человек Шульца, и явно расслабился.
Рудольф прошел вдоль столов, заваленных объедками. Пиршество в самом разгаре, появились первые павшие в неравной борьбе с горячительными напитками. Немолодой пехотный майор уютно ткнулся мордой в салат. Его толстая женушка мило шебетала с охраной старика-ветерана. Эсэсовцы позволили себе немного расслабиться, выпили лишнего. Оркестр наигрывал что-то веселое, в центре зала организовали дикие танцы.
Руди выскользнул на балкон и прикрыл дверь. Господи, как же хорошо вырваться из свинарника в прохладную темноту. С черного неба бесстрастно и равнодушно смотрели холодные звезды. В парке надрывались кузнечики. А ведь сегодня первое июня, начало лета. Стоит порадоваться, а хотелось выть на луну раненым зверем.
Дверь открылась, пустив длинный луч электрического света. Благостное одиночество нарушено. Твою мать, ветеран.
Дед аккуратно прикрыл за собой дверь и уставился на Руди подслеповатыми глазами, прячущимися в густых, клочковатых бровях. Как раз тебя тут только и не хватало.
— Парень дай сигарету, — нарушил неловкое молчание балконный гость.
— Не курю, — усмехнулся Рудольф. Вот дед дает.
— Нахер тогда вообще живешь? — скрипнул дедушка и грязно выматерился, самым неподобающим для ветерана образом.
— И вам не советую, вредно.
— В задницу меня поцелуй, советчик протыканный. Зря значит вышел.
— А где охрана ваша?
— Пьют мордовороты, не до меня им сейчас, я и вырвался, думал сигаретку перехвачу. Шесть месяцев не курил, врачи, суки гадские, запрещают. О здоровье пекутся. То-ли дело внуки, вот эти молодцы у меня, и сигарету дадут и шнапсу плеснут, лишь бы сдох любимый дедушка побыстрей, не успею остыть, начнут квартиру делить. Только хер им огромный, я из них половину переживу и на могилках станцую, сволочи.
Веселый дедок, — отметил про себя Руди. Раньше думал ветераны существа мифологические, возвышенные, а этот обычный такой. Интересно настоящий? А то говорят участники Великой войны давно умерли.
— Вы воевали?
— Идиот, — оскорбился ветеран, и замахнулся тростью. — Думаешь вру, паскуденышь?
— Нет-нет, — Руди поспешно вскинул руки.
— Москву брал, до Уфы дошел, потом в Иракской компании участвовал, — дед жестом очертил горизонт. — В этих лесах половина нашей дивизии осталась, а ты мне тут говоришь. Сюда смотри. — ветеран задрал мятый пиджак и рубашку, продемонстрировав плохо видимые в полутьме, багровые шрамы.
— Простите. — примирительно улыбнулся Рудольф.
— Да пошел ты, — ветеран сухо закашлялся в платок, на ткани осталось темное пятнышко, — Зря воевали раз такие вопросы теперь задают. Устроили представление дерьмоеды. Видел героя их нового? Полукровка, грязная русская свинья, я таких навидался.
Ого, дедушка не узнал собеседника в темноте.
— А какие они были, эти русские? — затаил дыхание Руди.
— Такие как я и как ты, — ощетинился дед. — Хотя нет, ты им в подметки негоден. Мы Европу захватили в парадном строю, а споткнулись о русских. Они, они как дикие звери. Мы совершили большую ошибку, — ветеран замолчал, показалось уснул.
— Какую ошибку?
— Кошмарную, — дед внезапно преобразился, подобрался, глаза в темноте заблестели нездоровым огнем. — Мы уничтожили миллионы русских, стерли им память, оставшихся вогнали в каменный век, завалили водкой и наркотой, но этого мало. Надо было убить их всех до единого, вырезать, сжечь. Потому что, даже если их осталась жалкая горстка, русские возродятся из мертвых и отомстят. Я видел как воюют русские, до сих пор просыпаюсь ночью в холодном поту, когда мне снится их проклятое «Урра» и батальоны поднимающиеся в атаку оттуда, где мгновение назад все живое было уничтожено бомбежкой и артиллерийским огнем. А русские шли из дыма и пламени, и рука об руку с ними шла наша смерть. Они сопротивлялись до последнего: голодные, грязные, брошенные командованием. Не дай Бог пережить это снова, нынешнее поколение тряпок и женоподобных ублюдков не сможет им противостоять. Мы превратили их в скот, растоптали, оставили вымирать. Думаешь с ними покончено? Ошибаешься, я видел глаза их детей. Пока не поздно, нужно закончить работу. Я обращался напрямую к фюреру, а в ответ получил сучье благодарственное письмо. Меня там посчитали выжившим из ума стариком.
