Юрий Никитин - Откровение
Олег спросил с угрюмой подозрительностью:
— Это каких же простых человеческих радостях?
— Сам знаешь! Есть ли выше радость, чем догнать, повалить и овладеть чужой женщиной, догнать врага и размозжить ему голову, поджечь чужой дом, ломать и крушить, слышать рев пожара.
Он хохотал, воздух сотрясался, вокруг хохотали толстые мясозадые женщины. К удивлению Томаса Олег кивнул:
— Ты прав, это как раз и есть главные человеческие радости... будь ты проклят!
Сатана едва не задохнулся хохотом, стены тряслись, от рева у Томаса гремело в голове.
— Благодарю!.. Га-га-га! Я постарался, постарался... га-га-га!.. Человек — это не что-то бледное и неживое, как жаждет дурак наверху!.. Человек — это плоть, га-га, а плоть от меня!.. Тот дурак наверху бесплотный, как и его бесполые — тьфу! — ангелы, а я и сам, погляди, мужчина аль нет? То-то! Вон у твоей железяки волосы шлем поднимают. А чем может похвастаться тот, кто глаголет о любви к ближнему?
Олег смотрел исподлобья, Томас видел, как напряженно и быстро калика что-то мыслит, и наконец выдал:
— Ты раньше шел к знанию... а теперь зовешь обратно в пещеры?
Сатана загрохотал, будто скалы раскалывались от страшного жара:
— Не назад в пещеры, дурак, а вперед... в пещеры! Ты хоть знаешь к чему ведет знание?
Томас ответил с достоинством вместо запнувшегося калики:
— Знание — сила!
— Хребет подломится, — предостерег Сатана. — Во многих знаниях много горя. Ты видел хоть одного веселого мудреца?.. А дураки все веселы и счастливы. Знания никого еще не сделали счастливым. А несчастными — каждого. Я говорю не о тех мелких знаньицах, как украсть у соседа кошелек или выкопать клад, а о больших знаниях, настоящих!
Томас возразил:
— А на хрена они большие? Достаточно, если их будут знать два-три человека на все королевство. Это не так уж и много: два-три несчастных на королевство!
Дьявол рыкнул:
— Не получится. Знания — это курган. Маленький холмик можно насыпать и втроем, да что с него узришь? А чтобы заглянуть далеко, надо усилия многих. Я сам пока не могу представить весь народ мудрецами, но чутье говорит, что такое произойдет... или может произойти. Я все-таки могу заглядывать в грядущее подальше твоего спутника... хотя с ним никогда ничего нельзя сказать наверняка... и я вижу такие ужасы, что шерсть становится дыбом, огни гаснут по всему аду, а сердце рвется от жалости...
Томас скептически хмыкнул. Внезапно лицо Сатаны исказилось, Томас потрясенно увидел, что в красных глазах чудовища в самом деле появилась боль.
— Я надвое сердце свое разорвал для человека, — голос Сатаны стал хриплым от страдания, — Я бьюсь за то, чтобы он был счастлив. А счастье — в незнании.
Олег выглядел раздавленным, смятым, как старая тряпка у порога. Прошептал так горестно, что Томас едва расслышал:
— Я был уверен, что тот, Верхний, зовет к дурости, тупости, незнанию, а ты чего-то да стоишь... Но что же тогда хочет тот, наверху?
Сатана поднялся, жестом отослал двух крупных чертей, требовавших внимания. По его виду, Томас понял, что Сатана сейчас уйдет следом, а с ними будут покончено.
— А он уже ничего не хочет.
— Как...
— Он раньше царствовал и управлял, потом только царствовал, а сейчас.... Следы моей работы вы видите на земле каждый день, а что делает он?.. Вот так-то... А теперь, вы двое, я вас, пожалуй, сумею использовать. У меня для вас есть работа.
— Какая? — спросил Олег, а Томас отрезал гордо: — Никакой работы от врага Господа и Пречистой мы не примем!
Сатана хмыкнул, перевел огненный взор на Олега. Тот подумал, сказал медленно:
— Вообще-то он прав. Мне плевать на его Господа, я господ над собой не признаю...
— Гордыня! — вскричал Сатана радостно, а Олег продолжил так же медленно: — Но мне не нравятся ни твои цели... ни твои методы... ни сама идея тащить людей обратно в скотство... Странно, мне казалось, что раз уж ты вывел Адама из скотского Эдема, разбудил в нем гордость, заставил трудиться, копать, сеять, строить, приручать зверей, разводить сады, но ты и есть Настоящий Бог... А теперь?
Сатана побагровел. Томасу показалось, что огромный, как наковальня кулак падшего ангела обрушится на Олега, но Сатана лишь прорычал:
— Я увидел, к чему это ведет... и чем кончится! И я... Ладно, я не намерен с тобой спорить, смертный... Эй, в котел их с кипящей смолой!
Томас ощутил, как сзади схватили огромные ладони. Мир перевернулся, он успел понять, что его тащат к отвратительному котлу, оттуда несет жаром, воняет горячей смолой, из котла взметываются языки жаркого огня. Томас пробовал противиться, но держали его множество толстых, как бревна, рук, а сам он чувствовал себя слабым, как новорожденный червяк.
Вдруг все замерло. Его держали крепко, но черти оглядывались на Сатану. Он как вскинул ладонь, так и держал, а возле него суетился старый горбатый черт, мало ему чужого коня, суетливо нашептывал князю Тьмы на ухо, злорадно тыкал пальцем в Томаса и Олега.
— Эйнастию? — повторил Сатана медленно. Его глаза отыскали Олега. — Тот самый?.. Быть того не может!.. Эй, пока отпустите обоих, но далеко не уходите.
Томаса поставили на землю. Олег высвободился из цепких лап, зеленые глаза мигом обшарили все вблизи. Томас помнил, что в руках калики все может стать оружием. Сатана смотрел на Олега пристально, в широко расставленных глазах вспыхивали то недоумение, то странная зависть.
Олег пробормотал:
— Да что вы все... Когда это было!
Сатана проговорил почти шепотом:
— Но ты тогда сотворил такое великое дело... такое грандиозное...
— Глупость, — буркнул Олег. Он покосился на Томаса. — Не слушай, это же князь Тьмы.
Сатана возразил:
— Я до сих пор не пойму, как тебе это удалось! Такое исполинское зло мог причинить только.... Только... Слушай, я окружен болванами и бездарями. Мне просто недостает человека такого размаха, как ты, что умел творить зла больше, чем Вельзевул, Астарот и Бергамот вместе взятые! Хочешь, бери с собой и этого, в железе. К чему-то да приспособим. По крайней мере гордыни у него на целое войско крестоносцев!
Томас ожидал, что калика станет торговаться, хитрить, выгадывать, а потом, выиграв время, сумеют что-то да предпринять, но калика сплюнул князю Тьмы под ноги и сказал хладнокровно:
— Катись ты со своей эйнастией!
— Дурак, — процедил Сатана сквозь зубы.
Их ухватили сильные руки, голову Томаса больно зажали, а шею сдавили. Он почувствовал удары молота, толчки сотрясали так, что заломило виски, а на губах стало горячо и солоно.
Когда его отпустили, он поднялся, чувствуя себя униженным. Шею давил обруч, тяжелый и холодный на ощупь, но когда Томас его коснулся, кончики пальцев обожгло болью. Он отдернул, увидел как покраснели, на одном начал вздуваться волдырь.
