Из глубин - Вера Викторовна Камша
Кроме Шлиха и Кваретти, в Лаик обитают врач, очень недурной, если исходить из знатности пациентов, и учителя фехтования, гимнастики, верховой езды и рисования, впрочем, я намерен встречаться с этими господами лишь за столом. Мускулы – превосходство быка, а не человека, однако фехтованию и гимнастике принадлежат пять восьмых отводимого на учебу времени. И что после этого ожидать от юнцов, растущих в убеждении, что нет ничего важней силы, богатства и титула?! Что до художника, то с человеком, восемь часов в неделю обучающим недорослей рисовать носы, а в остальное время малюющим триумфы всяческих величеств, мне говорить не о чем.
Я уже отложил свой журнал, когда вспомнил о неизбежном клирике, который скоро вернется в свое логово. Зовут его по иронии судьбы Эразмом, по словам моих собеседников, он невысок, толст, румян, любезен, ленив и на первый взгляд недалек. Любимое занятие этого, с позволения сказать, слуги Создателя – вечерние возлияния в обществе менторов, из которых он особо отличает одного из троих здешних фехтовальщиков. Занятно, что Дюваль довольно-таки неуклюже предостерег меня от откровенности с клириком, которого подозревает в доносительстве. Мысль о том, что я завяжу дружбу с ханжой, сама по себе нелепа, но капитан меня удивил и почти растрогал. Впрочем, увечья часто располагают к размышлениям, а размышления возвышают даже самые грубые натуры.
****
3-й день месяца Осенних Волн 390 года круга Скал
Похожего на румяного каплуна клирика и унаров я увидел одновременно. Тридцать четыре великовозрастных оболтуса по очереди назвали свои имена. К сожалению, у меня дурная память на лица, а унары в своей нелепой одежде походят друг на друга, как головастики из одного пруда. Со временем из них вылупятся мерзкие прожорливые лягушки, в глотках которых будет исчезать богатство Талига. Они будут проматывать состояния, не думая, что на соседних улицах от голода плачут дети. К несчастью, я бессилен что-либо изменить, остается смириться и уйти в мою науку, но как же мне отвратительны эти самодовольные, сытые наглецы! Да, я понимаю, что через полсотни лет все они пойдут на корм для червей, от них не останется ни книг, ни скульптур, ни сонат, ни памяти, но всю свою бессмысленную жизнь они будут пользоваться всеми благами этого мира. Бездарность сыта и праздна, талант голоден и угнетен.
Верующих утешает и успокаивает надежда на Рассветные Сады, но я – ученый, я знаю, что смерть – это конец всему, и мы с нашими чаяньями, мыслями, любовью, ненавистью исчезаем навсегда. С мыслью о смерти трудно смириться, и наши предки выдумали загробную жизнь, чем не замедлили воспользоваться хитрецы. Сначала жрецы-абвениаты со своими сказочными божками, затем эсператисты с Создателем и Леворуким, потом пришел Франциск и объявил себя главой новой церкви. Сделай он это, чтоб покончить с мракобесием, я бы назвал узурпатора величайшим из людей, но целью Оллара была власть.
Эсперадор принял под свое покровительство Бланш Ракан и ее сына, и Франциск ударил. Легкость, с которой чужеземному королю удалось избавиться от агарисских святош, доказывает, что они стали ненавистны народу. Я немало прочел об эсператистских временах – костры, мертвые озера, забивание камнями, публичные покаяния, война с древними мудрецами, преследование ученых, философов, поэтов… Только поражение в Талиге вынудило Агарис отступить, старый Эсперадор весьма своевременно умер, а пришедший ему на смену одернул ордена Истины и Чистоты. Не сделай он этого, вслед за Талигом от Агариса отпали бы и другие, однако я отвлекся от лаикских головастиков. Первый мой урок завтра, мне в присутствии Дюваля придется говорить о начале времен, что не так уж плохо, поскольку ненавистное мне облеклось в нынешнюю форму много позже. Остается решить, к кому мне обратить мою лекцию – к ученикам или к капитану, с которым, насколько я успел понять, следует говорить медленно и в понятных ему выражениях.
Всего же более меня удручает необходимость увязывать имена унаров с их лицами. Шлих и Дюваль едины в том, что нынешний набор не внушает особых опасений. Самой значительной особой в нем является наследник Дораков, главное в котором не будущий титул и не отец-маршал, как поговаривают, совершенно бездарный, а дядя-временщик. Будь я каким-нибудь полковником, я бы побился об заклад, что именно Дорак выйдет из Лаик под первым номером. Остальные не столь полезны и не столь опасны, ну а кто сколько стоит, и прав ли был Капотта в своих оценках знати, или же графиня Ариго перекормила ручного сьентифика марципанами, я узнаю в самое ближайшее время.
****
3-й день месяца Осенних Молний 390 года круга Скал
Огромная луна в окне словно бы намекает, что пора подводить первые итоги. За прошедший месяц я выучился распознавать черно-белых головастиков и убедился в полном человеческом ничтожестве своих, с позволения сказать, коллег. Все они, кроме разве что обнаружившего определенные проблески мысли врача, ограниченны, однако не злы и не заносчивы. Говорить с ними совершенно не о чем, к тому же мне приходится готовиться к урокам, что отнимает больше времени, чем думалось. Глупость так называемого великого Франциска дает о себе знать везде, и Лаик не исключение. Логические науки здесь преподают двое менторов, а описательные – лишь один. И это при том, что словесность и землеописание разнятся всяко больше математики и философии, а назвать историю наукой могли лишь озабоченные своей дутой славой тираны. Так называемые великие победы Оллара – последствия либо везения, либо глупости агарисских святош и старой аристократии, но называть вещи своими именами в Талиге невозможно, да и перед кем? Перед потомками тех, кто кичится подлостью предков, полагая эту подлость доблестью? Перед теми, кто строит свое процветание на прислуживание всем этим нынешним Доракам и Манрикам?
Меня не услышат, а если услышат, то или не поймут, или я лишусь возможности писать и хорошо, если не жить. Моя работа останется незаконченной, а мой бунт задохнется в сырых лаикских стенах. Криков здесь не услышат, так зачем кричать? Тем более что я могу лично не повторять олларовской лжи, предоставив это унарам, которые с готовностью похваляются своими… нет, знаниями я эти зазубренные в родовых поместьях подлости называть не могу. У агарисских ханжей имеется нечто вроде выходного монолога, когда они перечисляют то, во что они якобы веруют. Приспешники Олларов ничем не лучше, просто у
