Осьмушка - Валера Дрифтвуд

Ненавидит, как цеплялась за Штыря, ковыляя тогда к лагерю, как распустила при нём сопли от пережитого ужаса, а он…

Ненавидит – лучше бы побил, лучше бы наорал, ну хотя бы дал упасть тогда, расшибиться об землю с маху! Тогда хоть было бы ясно, а так… ведь даже не рассердился, как полагается.

Но и не пожалел.

И теперь – не приручает.

Не отталкивает.

Ни одного худого слова от орка Пенни пока так и не дождалась.

Как тут поймёшь?! Как подстроишься?!

Глаза бы на Штыря этого не смотрели, а смотреть надо: где в нём слабина, где зазубрина?

Не видно.

* * *

– Чабха, Резак! Живой ногой вперёд до кострища, – от старшачьего голоса, да с её кличкой, у Пенни даже морозом по спине дерёт.

– Давай заплечник, – говорит Ёна, увидев, что Пенни замешкалась.

Старшаки так высылают вперёд двоих-троих легконогих, разведать, всё ли ладно. Нынче вот и Пенни… удостоилась. От вольного размашистого бега, да без надоевшего рюкзака – радуется тело. Вот спасибо Штырю, что послал в этот раз именно её. За эту свою благодарность Пенни старшака тоже ненавидит особым счётом.

Чабха – один из Булатов, кудрявый, клыкастый, застриженный по-штырь-ковальски: лоб и виски скоблёные, а по затылку – длинно. Про себя Пенни называет его Красавчиком, в отличие от второго Булата, узкоглазого страшилища. Тот вперёд никогда не бегает, он и пешком-то ходит так себе, кривенько. Но при этом сплясать бывает горазд, с тем же Чабхой. Да уж, наверное, и не только сплясать.

Пенелопа часто себе повторяет, что у орков оно не как у людей, но до сих пор бывает неловко и пакостно на душе. И почти всякий раз выезжает, словно кино идиотское, как всё плохо вышло полтора года назад, в третьей приёмной семье, когда…

«Арррргххх, да ну на хрен!» – Пенни прибавляет ходу, чтобы не думать, не вспоминать.

– Хоро-ош, Резак, тебе ещё обратно бе-ечь, – окликает Булат-Красавчик. – Дыхло побереги.

* * *

– Вот зде-есь оно и есть – на-аше место на всю Мясную луну, – произносит Чабха. Осматривается, разнюхивает, похаживая вокруг.

Пенни пока переводит дух, косится на крепко вбитый в землю шест, увенчанный для красоты оленьим черепом с какими-то линялыми лоскутьями на рогах.

Пенелопа может сказать одно – наверняка закаты тут над озером просто чумовецкие.

– А эт чо за жлыга? – всё же любопытствует она.

– Рогаткина башка? А-а, это зна-ак другим оркам, – объясняет Булат. – Старшак его ещё на второе ле-ето поставил.

– Так тут и другие орки есть?!

Красавчик выдаёт странную, слегка пугающую улыбку. Прикасается к шесту, будто это рогатое пугало ему – вещь любимая и святая.

– Мы надеемся.

* * *

Чабха остаётся приготовить место – натащить для костра палчёвин, надрать сухой коры, развести огонёк, обойти старые места для полотняных домов – всё ли благополучно, проведать какую-нибудь там знакомую змеиную нору – ну мало ли что орки делают в таких обстоятельствах. Прежде чем побежать обратно к клану, Пенни идёт к воде – прохладиться малость, плеснуть в лицо, утереться ладонями.

«Уйду, – думает Пенни. – Это что же, всю жизнь теперь так жить? Ни кровати нормальной, ни в кино сходить. День надрываешься, ночь на тощем спальнике ёрзаешь? Вместо телека бабка заумная со стихами? А зимой как? Штырь ещё этот, чтоб он сдох. Бесит. Уйду. Ничего, устроюсь как-нибудь…»

Неясными сполохами в башке мельтешат ещё обрывки мыслей про Штыря-старшака, чтоб ему показать и доказать, но это уж совсем спутанно.

Пенни вдруг кажется, что на неё кто-то смотрит. Межняк настораживается, замирает, вглядываясь в берег. От солнечной ряби неловко глазам. Ей чудится лёгкое движение поодаль, за ка-мышиным островком, там вроде мелькнуло между колышущихся стеблей что-то белое – или показалось? Мгновение спустя слышен лёгкий всплеск. Ерунда.

Должно быть, рыба играется. Или птица какая-то нырнула. Кто их разберёт.

* * *

– Быстро ты, – хвалит Коваль.

Ёна снимает с груди Пенелопин рюкзак, держит его за лямки, помогая осьмушке снова навьючиться. Все рады её скорому возвращению, и от этого Пенни непривычно тепло. Одёргивает себя: «Да не самой тебе они радуются, мозгами-то подумай! Ишь лыбы тянут – скоро долгая стоянка, можно будет отдохнуть и устроиться с бо́льшим удобством, вот и всё».

Коваль протягивает свою флягу – там кипрейный неслащёный завар, вроде чая:

– Я подумал, не годится тебе всё-таки без своего ножа бегать… Когда буду там мастерить, иди ко мне подпомощницей. Скуём тебе резачок по руке и по имени. Что скажешь?

Пенелопа кивает. Ножик – вещь полезная. Только небось ещё припашет к какой-нибудь нудной работе, а вот это уже кисло. Но и это, впрочем, не беда: получивши свой резачок, взять запороть пару заданий – конопатый сам и выгонит, чтобы не мешалась. Ха. Проходили такое, знаем.

– От Мясной стоянки половину дневного перехода ещё – будет матушки-Дрызгин двор, – продолжает Коваль. – Пироги она печёт – с пальцами откусишь…

Шагающие поблизости орки, видать, уже водившие знакомство с Дрызгиными пирогами, аж стонут от предвкушения.

– Особенно которые с картошками… – подтверждает Ёна, сглатывает слюнки. – Матушки-дварфы в прижорках понимают толк!

– Двор большой, я бы сказал, даже целая ферма. Работы полно. Тётенька она прижимистая, но что есть то есть – честная. Заказы я что ни год у неё беру.

– В прошлое лето мы нанимались ещё разный овощ собирать, – говорит Ёна.

– А после обычно я с бабушкой Магдой у неё грузовичок беру на день – в сам Дарлинг гоняем, купить чего, поменять. Оркам природным там лучше особо лицами не светить, глухомань, совсем ещё люди дикие; захочешь, так езжай с нами в этот раз.

Пенни слушает болтовню молча. «Вот и поеду – хрен обратно вернёте», – думает она с некоторым злорадством.

– Да как вы так можете, – то ли устала всё-таки больше, чем сама чуяла, то ли Ковалев завар, попав в желудок, заставил вспомнить, как она проголодалась, – выскочили слова, а зря, умнее надо быть, помалкивать, при себе держать…

– Ты что имеешь в виду? – щурится Коваль.

Пенни не знает, как объяснить очевидное.

– Да это вот всё… – бормочет она, глядя под ноги. – Заказы… работа… купить-поменять… Вы… мы… Это же орки!

– Что-то я не смекну, – говорит Ёна, морщит надбровье, теребит уродливую ожерёлку под шеей – снизанные одним рядом вместе какие-то мелкие косточки.

– Я вроде понял, – хмыкает Коваль. – Ты, Пенелопа Резак, наша. Только об орках немного знаешь пока…

Вытерпеть этот «взрослый» тон Пенни не может, да и желания такого ни на грош