Александр Ломм - Ночной Орел
— Оно, конечно, ясно, товарищ майор, да не совсем ладно… — недовольно прогудел Горалек, но, чувствуя непреклонность Локтева, спорить дальше не стал.
11
Набрав полное лукошко грибов, доктор Коринта поспешно отправился к лесной сторожке. Влах ждал его перед калиткой, держа за ошейник огромную злую овчарку.
Тарзан уже знал Коринту, но для порядка рычал на него. Доктор погрозил ему пальцем:
— Молчи, зверюга!.. Как дела. Влах? Как больной?
— Да больной что, больной вроде в порядке. А вообще дела неважные… Цыц ты, непутевый, угомонись! Влах с силой тряхнул собаку, и та успокоилась.
— Почему неважные? Что случилось?
— Немцы в лесу появились. Что ни день, шляются целым взводом, шарят по всем чащобам, ищут чего-то.
— Уж не Кожина ли нашего ищут?
— Кто их знает. Только думаю, что не человека они ищут. Двое у них с палками железными, в землю ими тычут, под пни, под коряги. Раньше никогда они по лесу моему не шарили. Да и что им тут искать!
— С палками железными? Это, должно быть, миноискатели… Черт знает, что такое!
Неужели они предполагают, что в лесу могут быть мины? Но, в таком случае, почему они население не предупредят?! Ведь в лес и дети ходят!
— Ну, на население-то им наплевать. Нас ведь они и за людей-то не считают. Но узнать бы нам не мешало, что они ищут. А то, не ровен час, нагрянут, тогда… Да ты проходи в избу, доктор, чего остановился!
— Ты прав. Надо срочно выяснить, зачем они лес обшаривают, и в случае чего переправить Кожина в другое место.
Коринта прошел в сторожку и поднялся на чердак.
Здесь пахло сеном, шкурами зверей, высохшим деревом балок, пылью и медикаментами. На мягкой постели из сена, под теплой пуховой периной лежал Кожин. Тут же находилась его бессменная сиделка, Ивета.
Вот уже несколько дней у Кожина держалась повышенная температура. Иногда, на короткое время, он приходил в сознание, с тревогой спрашивал, где он и что с ним, а потом снова впадал в забытье.
Его правую ногу, на которой оказалось три простых перелома, пришлось сковать гипсовой повязкой. Грудную клетку, в которой Коринта обнаружил пять поврежденных ребер, стянули эластичными бинтами. Многочисленные внешние ссадины и ушибы заклеили пластырями или просто смазали йодом. Коринта сделал все, что мог, но остался недоволен принятыми мерами. Он опасался возможных внутренних повреждений и, осматривая мечущегося в горячке Кожина, озабоченно качал головой:
— Рентген нужен, рентген! Трудно работать вслепую! Боюсь, как бы не было чего посерьезнее простых переломов. Очень мне не нравится эта устойчивая температура…
— Что же делать? Как нам быть, пан доктор? — робко спрашивала Ивета.
Доктор задумчиво поглаживал подбородок.
— Подождем еще два-три дня. Если не наступит улучшения, придется его переправить в больницу. Это будет рискованно, но другого выхода у нас нет.
Но Кожин не заставил своих спасителей рисковать. На четвертые сутки температура у него спала. Накануне вечером он окончательно пришел в себя и, к великой радости Иветы, сам попросил есть. С волчьим аппетитом очистил целый котелок наваристого супа с куском говядины и на двенадцать часов заснул здоровым сном.
Утром сержант проснулся рано и чувствовал себя отлично. Лежал тихо, с любопытством рассматривал Ивету, которая спала в углу на сене как убитая, и пытался вспомнить, что с ним произошло и как он оказался на чердаке в обществе этой незнакомой девушки. За несколько суток бессменного дежурства Ивета осунулась и побледнела, словно сама была тяжело больна.
На сей раз врач застал бодрствующим своего лесного пациента, а не его сиделку.
Опустившись рядом с Кожиным на ворох сена, Коринта спросил:
— Ну, как мы себя чувствуем, прыгун? Температурить перестали?
— Да вроде перестал. Теперь дело пойдет. Спасибо вам, доктор!
— Спасибо говорить рано. Как голова, не болит?
— Не болит. Лежать мне долго придется?
— Да уж придется… Полтора-два месяца, а то и больше. Ногу надо срастить как следует. Ну, чего хмуритесь? Скучно лечиться?
— Не время мне…
— Об этом надо было думать, когда прыгали. Кстати, раз вы можете говорить, я попрошу вас ответить мне на кое-какие вопросы. Не сегодня, конечно. Вы еще слишком слабы. Завтра воскресенье, времени у нас будет больше, вот и поговорим.
— Хорошо, доктор. У меня к вам тоже есть вопросы…
— Потом, потом, пан Кожин! А сейчас я приготовлю завтрак и покормлю вас. Ивету будить не будем, пусть отдыхает.
Коринта измерил у больного температуру, послушал сердце, измерил давление и, вполне удовлетворенный результатами осмотра, отправился вниз готовить завтрак.
12
За последние дни доктор Коринта заметил в своей психике резкую перемену.
До встречи с Кожиным его душевное состояние всегда было подавленным, мрачным. Он скучал по своей восьмилетней дочке Индре, которую пришлось оставить в Праге у матери, тосковал по друзьям, по научной работе, был из-за этого замкнут, нелюдим. А теперь все вдруг переменилось.
Привыкший заниматься в одиночестве самоанализом, он не мог не признаться себе, что причиной его душевного возрождения оказался Кожин. Вернее, даже не сам Кожин, а тот факт, что из-за Кожина он перестал стоять в стороне от больших событий, включился в борьбу, которая — он и раньше это понимал — была делом не только его родного народа, но и всего человечества. Пусть его приобщение к борьбе оказалось случайным, но оно совершилось, и этого у него никто отнять не мог.
В его движениях появились уверенность и четкость, в голосе — властность, во взгляде — живая и напряженная работа мысли.
Возвращаясь из лесу с лукошком грибов, Коринта у самых ворот больницы столкнулся с обер-лейтенантом Крафтом.
Этот бывший студент медицинского факультета и раньше делал попытки снискать дружбу главврача больницы, но неизменно наталкивался у Коринты на глухую стену холодной официальности. И вдруг теперь самолюбивый чешский врач охотно остановился с ним поговорить и даже осведомился о его здоровье.
— Здоровье у меня отличное, господин доктор. Благодарю за внимание! — радостно улыбнулся обер-лейтенант Крафт, польщенный столь неожиданной приветливостью сурового главврача.
— Ну что ж, я очень рад. — сказал Коринта и тоже улыбнулся.
— Но я вас не из-за здоровья осмелился побеспокоить, господин доктор, а по иному поводу.
— Пожалуйста, обер-лейтенант, говорите.
— Не знаю, право, как и начать… Впрочем, раз уж вы столь добры. Знаете, господин доктор, мне очень хотелось бы провести с вами вечерок и поговорить по душам. Дело абсолютно пустяковое, но вас оно позабавит. Тем более, что это касается ваших ежедневных лесных прогулок… Кстати, куда вы деваете столько грибов?
