Александр Арбеков - Девушка, которая, якобы, не умела любить
— Я люблю тебя! — бросилась ко мне Милли и уткнулась в моё плечо.
— Извините, Господин, за эту дурацкую и совершенно нелепую сцену, — поморщился Луп. — Умопомрачение какое-то нашло.
— Бог извинит и простит, — сказал я, пристально вглядываясь в лицо покойного. — Я, вроде бы и не Бог, но кое-какие перспективы вижу.
— В смысле?! — встрепенулись Луп и Милли.
— Вы знаете, когда Римляне заняли Иудею, они потребовали от евреев уплаты большого налога. И спросили евреи у раввинов: «Давать ли о товарах правильные сведения?». И ответили раввины: «Горе тем, кто их даст, и горе тем, кто их не даст!».
— Ты это к чему? — недоумённо спросила Милли.
— А к тому, что перед каждым человеком в один прекрасный момент возникает проблема выбора.
— Понятно, — буркнул Луп.
— Ничего не понимаю! — заявила Милли.
— Ну, на то ты и баба, чтобы ничего не понимать.
— Да сколько же можно!? — заорала Милли, но я остудил её пыл, дав ощутимый подзатыльник.
— Как ты смеешь?!
— Смею! Заглохни! Дай подумать, женщина.
— Да что же это за дискриминация такая!
— Ты заглохнешь или нет?!
— Всё, молчу, молчу, мой Господин!
Я походил вокруг гроба, задумался.
— Понимаете, Серпент, не являясь человеком, всё-таки был таковым. Этот парадокс не даёт мне покоя. Сейчас он, как человек, мёртв. Но мы-то знаем, что под человеческой оболочкой сконцентрирована энергия, которая чужда ей, но насильственным образом туда помещена. Кем, зачем и почему? Чёрт его знает! Не пойму! Эта энергия живёт внутри покойного Серпента. Она никуда не делась. Достаточно небольшого толчка, чтобы наш друг возродился!
— Ну, сделай же этот толчок, наконец! У нас сил не хватает! — заголосила Милли и снова заплакала.
— Но, следует ли делать этот толчок, вот в чём проблема. Мне почему-то и зачем-то даровано право выбора. Но стоит ли им воспользоваться? — задумчиво пробормотал я. — Ведь кто-то течение энергии остановил. Зачем, почему? Не так всё просто.
— Дорогой, конечно же, стоит сделать выбор!
— А вдруг, нарушив естественный и закономерный ход событий и возомнив себя почти Богом, я сделаю очень существенную ошибку, которая аукнется мне в будущем, а главное, повлияет на Всемирное Равновесие? — мрачно произнёс я и задумался.
— Не аукнется, не беспокойся! — запричитала Милли. — А если и аукнется, то я готова всегда поддержать тебя и принять на себя любой удар судьбы! Твоей и моей! И, вообще, а вдруг кто-то просто проверяет или укрепляет твои силы!? Ты не подумал об этом?!
— Не подумал! — воскликнул я. — Может быть ты и права!
— Ну, так действуй! Я с тобой! Я всё отдам за тебя!
— Минуту. В связи с твоими словами, я вспомнил одну историю.
— Любимый, время идёт!
— Что нам, бессмертным, время…
— Александр! Мой брат оказался смертным!
— Так вот… История крайне печальная, но поучительная. Римлянка Аррия больше всего на свете любила своего мужа, Пета Тризея. Он был приговорён императором Нероном к смерти и очень боялся её. Чтобы придать мужу, осуждённому на самоубийство, решительность и развеять его страх, Аррия со словами: «Не больно!» первая пронзила себя кинжалом.
— Потрясающая история, — задумалась Милли.
— Великая женщина та, которая беззаветно любит, — мрачно произнёс Луп и сумрачно посмотрел на Милли. — Ты действительно способна любить?
— Да! — воскликнула женщина. — Да, да, да и ещё сотни раз да!!!
— Не верю!
— Хочешь верь, хочешь не верь, но я люблю Александра!
— Ну и прекрасно! — вздохнул я. — До свидания, друзья!
— Как?! А Серпент?!
— А что Серпент? — ухмыльнулся я, закрыл глаза, сосредоточился, очень сильно напрягся и всё-таки возобновил движение почему-то остановившейся энергии в теле трупа. — Дай Бог ему здоровья. Но я не терплю созерцать восстание из мёртвых. Отвратительное и мерзкое зрелище, знаете ли. Всякие там судороги, потуги, метания, дрожания, трясучки и искривления, ну и тому подобное. Увольте меня от этого. До свидания. Пойду досмотрю закат в горах. Это более приятное зрелище.
ГЛАВА 29
Жизнь — цветок. Любовь — мёд из него.
Гюго.Великий Господин Серпент появился передо мною тогда, когда я после лекции задумчиво сидел в центре опустевшей и тихой университетской аудитории, и с ненавистью созерцал тусклое небо за окном.
— Вы знаете… Владимиром Ивановичем Далем по праву гордятся филологи. Но его имя хорошо известно и в медицине. Военный врач В.И. Даль был вызван друзьями к смертельно раненому Пушкину, — тихий и учтивый голос Серпента взломал тишину.
— Это вы к чему?
— Да так… По поводу меня в гробу.
— А вообще, полными идиотами были и Дантес и Пушкин, — буркнул я.
— Это почему? — изумился Серпент. — Ну, чёрт с ним, с Дантесом. С ним всё понятно! Но Пушкин!?
— Стреляться из-за какой-то глупой, хотя и красивой, бабы! Ну, спокойно бы выяснили отношения, да разошлись бы. Эх, столько мог ещё всего написать Александр Сергеевич.
— Честь превыше всего!
— Даже превыше жизни?
— Да! Кстати. Спасибо за жизнь, Величайший Господин.
— Не за что… Приходите ещё.
— Ну, в том моём состоянии куда уж мне было идти… Это Вы пришли ко мне, за что и благодарю. И рад буду, если Вы, в случае чего, ещё ни раз придёте.
— Ну что вы такое несёте! Сплюньте!
— Тьфу, тьфу, тьфу…
— Как, вообще, обстоят дела в Мирах?
— А что, Вы не в курсе, так сказать, геополитической обстановки? — удивился Серпент.
— А вот и не в курсе! — вскочил я со стула, напрягся и оказался на стуле, стоявшим перед столиком небольшого и уютного кафе.
Серпент сидел напротив меня и потрясённо оглядывался по сторонам.
— Я ничего не пойму! Я способен перемещаться во времени и пространстве, я бессмертен, я решаю судьбы Миров, я — самый великий Воин Первой, а может быть и Высшей Ступени, но я абсолютно ничего не понимаю!
— Извините, а что Вы не понимаете?
— Всё!
— Да не волнуйтесь Вы так! — угрюмо усмехнулся Серпент. — Энергия живёт своей особой жизнью. Она действует по тайным законам, которые подчас загадочны и недоступны нам. В конце концов, кто-то стоит над нами, и что-то планирует и осуществляет, и диктует свои условия, которые не дано нам осознать! Пути Господни неисповедимы!
— О, как просто всё свести к Господу Богу!
— А иного пути и выхода нет.
— Да, вы правы, — опустился я на стул. — Что будем пить?
— Я предпочёл бы виски.
— Почему?
— Хочется именно виски и ничего более.
