Юрий Никитин - Придон
– Чего тебе? – спросил он хриплым голосом.
Неведомый пожар, так обезобразивший лицо, повредил и голосовые связки этого вождя наемников, голос звучал с металлическим оттенком, будто с Булатом общалась боевая труба.
Булат сделал вид, что очень обиделся.
– Разве мы не одно войско?
– Возможно, одно, – резко ответил Вихрян, – но этим отрядом командую я. Только я.
Булат сказал примирительно:
– Дорогой Вихрян, я слышал о тебе… и про то, как ты загремел из беричей в песиглавцы. Очень достойный поступок! Его не одобрили в Куябе, но, поверь, мужчины моего племени сказали, что ты был прав. Надо было еще и кинжалом мерзавца… Но я пришел к тебе, чтобы…
Вихрян поморщился, он все еще загораживал Булату дорогу, на кувшин в его вскинутой руке не повел и глазом. Лишенные даже ресниц покрасневшие глаза с навеки набрякшими толстыми веками выглядели страшновато.
– Ну-ну, зачем?
– Разве не повод, что у меня кувшин с великолепнейшим вином?
– Не повод, – отрезал Вихрян. – У меня есть что пить… и есть – с кем.
Он повернулся, чтобы уйти, Булат завопил:
– Погоди! У меня к тебе пара слов. В самом деле важных! Но я не хотел бы их орать… тогда их услышат все.
Поколебавшись, Вихрян сказал нехотя:
– Ладно, пойдем в мой шатер.
Булат, сдерживая улыбку, главное – ладить с людьми, пошел следом, в шатре огляделся, сразу же поставил на стол кувшин, сказал гордо:
– Этому вину триста лет!.. Как Дунай сумел сохранить, ума не приложу. У тебя найдутся чаши?
Вихрян молча достал из походного ящика два кубка. Булат разлил, стараясь, чтобы никому не было предпочтения, иначе можно истолковать по-всякому, взял свой, прямо посмотрел Вихряну в глаза.
– Я пью за достоинство человека, что осмелился защитить свое имя даже в прогнившей Куябе!
Вихрян поморщился.
– Ладно-ладно… говори, с чем пришел? То, как ты вынудил Черево принести золотые чаши, было проделано ловко, но здесь твои трюки не пройдут.
– Разве я поступил плохо? – спросил Булат с ухмылкой. – Я заставил эту жирную свинью потрястись. Да и не только эту. Неужели тебе не нравится? Ага, по глазам вижу… А пришел я с одной целью: веришь ли ты, что Куявия остановит артан?
Вихрян кивнул, обвел рукой стены шатра.
– По ту сторону этого шелка – двенадцать племен. Неужели мы не дадим артанам отпор?
– Мы – дадим, – согласился Булат. – Мы даже способны разгромить артанское войско! Но это мы, а не куявы. Мы – бедные, злые, голодные, яростные. А вот сытые жирные куявы будут жиреть еще больше, пока мы обагряем своей и чужой кровью земли на границе с Артанией! Разве это справедливо?
Вихрян засмеялся:
– Нет на свете справедливости.
– Нет, – согласился Булат. – Но мы можем ее добыть. Установить.
– Как?
Булат показал на стену шатра тем же широким жестом, как и Вихрян.
– Люди, которые способны остановить артан, заслуживают лучшей доли. И если мы – надежда и спасение Куябы, то мы… мы должны считаться не наемным войском, а… куявским. Мы можем заставить Куябу… да, заставить Тулея считаться с нами! Да что там Просто считаться! Куяба сейчас беззащитна перед нами. Дворцовая охрана – да, это страшная сила, но мы сметем их массой. На каждого дворцового песиглавца у нас триста конных, двести лучников, тысяча пеших воинов. Разве уже не захватывали наемники города и даже страны? Мы можем пить из золотых чаш по праву! Мы можем ходить в дорогих одеждах, пить изысканные вина, у нас будут сочные женщины… а не эти костлявые жилистые крестьянки, с которыми мы забавлялись прямо на твердой земле!
Он захлебнулся яростью, Вихрян покачал головой:
– Мне это не нравится. Хотя я обижен, даже очень обижен… но я не могу ударить в спину тех, кому клялся служить.
Булат всплеснул руками.
– Разве я призываю ударить в спину? Нет, мы будем защищать Куявию и дальше, будем защищать куявских женщин и детей, города и села, ремесленников и хлебопашцев, богатых и бедных. Но только мы будем не скотом, который гонят на бойню… предварительно хорошо накормив и напоив, а хозяевами всей Куявии! И нам будет что защищать!
Вихрян поморщился.
– Глупости. Куявия несокрушима. Чего стоят башни магов…
– Опомнись, башни магов защищают только от вторжения чужаков! Магам все равно, кто во дворце. Им важно, чтобы им посылали золото, пряности, рабов.
– Есть еще драконы, – напомнил Вихрян. – Никому не добраться по горным тропам в их гнезда.
Булат отмахнулся:
– Ну и пусть там сидят. А со временем помиримся. Им тоже, как и магам, необходимы рабы, продовольствие, металл, золото… Их, как и нас, ничто не связывает с Куявией. Но стада скота сможем гнать в горы на прокорм драконам и мы, как сейчас гонят люди Тулея. Я вижу, ты уже задумался, Вихрян… Разве не видишь, что я не о грабежах говорю, а о справедливости? У нас тоже есть что предъявить Куявии, как сейчас предъявляет оскорбленный и оплеванный куявским двором Придон!
* * *Народ теснился на стенах Куябы, ибо в утренних лучах солнца огромный лагерь наемников ожил, войска строились по племенам, перед рядами носились легкие конники, передавая приказы. Потом двинулись отряд за отрядом, дорога проходила прямо под стеной, и все со страхом и облегчением рассматривали бородатых генелов и чисто выбритых асичей, которые брили не только бороды и головы, но даже брови, кричали подбадривающее небольшим отрядам куявов, с ужасом смотрели на тяжеловооруженных шергов.
Дорога подрагивала под тяжелыми сапогами, камни глухо постанывали. Шерги шли сомкнутыми рядами, над ними колыхался лес длинных копий, дальше нестройной толпой двигались могучие славы. Эти шли вразброд, но на стенах умолкали и провожали их гигантские фигуры уважительными взглядами. Славы шли, закинув на плечи дубины, каждая размером с комель дерева. За одетыми в шкуры славами дружно ударяли в камень дороги растоптанными сапогами люди доблестного Вихряна, он первым принял бой с вторгнувшимися артанами, но сохранил почти всех воинов и отступил до самой столицы, сохранив отряд, выучку и дисциплину. Им кричали и бросали цветы: люди Вихряна все в доспехах, но их латы носят на себе косые следы от ударов артанских топоров, они почернели от огня, металлические шлемы с вмятинами, щиты в трещинах, но лица смелые, отважные, взгляды прямые.
Кто-то завел воинскую песнь, ее подхватили хриплыми пропитыми голосами. Головные отряды уже скрылись из виду, а из лагеря все еще выходили отставшие. Эти двигались нестройной массой. У них были самые побитые и почерневшие от огня латы, на худых телах болтались кольчуги, в которых зияли широкие дыры. Заросшие, грязные, от их немытых тел смрад поднялся по стенам до самого верха, и куявы зажимали носы и брезгливо ругали эту грязь, что столкнется с такой же грязью со стороны Артании. То и дело слышались призывы к богам, чтобы те даровали наемникам и артанам такое сражение, где те перебили бы друг друга, а последний чтоб удавился от тоски и одиночества.
