Юрий Никитин - Мрак
Мрак передал ей мальчишку, на ее лице метался сильнейший страх. Мрак сказал ободряюще:
— Даже, если ему суждено убить меня, если так записано в Книге Судеб, то и тогда я его даже пальцем не трону. Дите ведь! Убьет, так убьет. Значит, таким вырастили.
Глава 33
Мара смотрела с отвращением. Медея перевела недоумевающий взгляд на
Они протиснулись сквозь узкий проход в скалах, а дальше открылась дорога вдоль отвесной горы. Мрак всмотрелся, показал рукой:
— Во-он едут люди!.. Пышные, богато одетые, на сытых конях с красными попонами. Это царь с боярами. Вон его коляска, видите? Езжайте к ним, падайте ему в ноги. Когда это прилюдно, он не откажет: даст помощь. А я должен поспеть раньше них.
Он повернул коня. Первая женщина молчала, смотрела исподлобья. На рано постаревшем лице большие печальные глаза казались единственно живыми. Вторая женщина, которую звали Писканей, грустно улыбнулась:
— Прощай, герой!
— Удачи вам, — пожелал Мрак.
Он ткнул коня каблуками под бока, тот фыркнул и с ходу пошел в галоп. Вскоре выметнулись на дорогу, Мрак повернул коня и помчался к перевалу, где, как он видел, везли прах великого героя.
Додон сперва увидел громадную толпу, что медленно ползла навстречу, затем разглядел посередке крытую повозку. Повозка уже была разукрашена цветами, по бокам шли парни с бубнами, дудари голосили на трембитах, высоко вскидывая к небу длинные трубы, а впереди плясали танец смерти мальчишки с короткими мечами в руках.
Он покрутил головой:
— Сколько же народу набралось!
Голик держался рядом, всматривался в толпу. Наконец с облегчением выпустил дух, улыбнулся:
— Все, как мы и хотели.
— Точно нет его? — засомневался Додон. — Толпа громадная. Мог и не углядеть.
Он сам жадно обшаривал толпу глазами, но видел, что постельничий прав. Мрак не тот человек, которого не заметишь даже в самой большой толпе.
Часть народа, обгоняя повозку, заспешила вперед к царю. Додон покосился на Голика, слез с коня и, передав повод отроку, смиренно встал на колени в дорожную пыль. Рядом встал Голик.
В торжественном молчании дождались повозки. Додон видел только серую пыль вокруг колен, но уши ловили изумленный и одобрительный ропот, ахи, охи, восторженные восклицания. Царь склонил колени перед прахом героя, что возвращается на родину! Славу такому царю и долгие лета!
Когда конское фырканье приблизилось, Додон встал, вскинул длани к небу:
— Приветствую тебя, мой божественный предок!.. Наконец-то вернулся на родину. Ее ты защищал от врагов всю жизнь, будешь защищать и теперь.
Вокруг нарастал гул, слышались крики. Повсюду Додон видел блестящие глаза, орущие рты, вскинутые к небу кулаки. Мужчины со слезами на глазах клялись отдать жизни за землю, в которой будет покоиться прах царя-героя, женщины обещали рожать только стойких защитников этой земли, а девушки исступленно кричали, что не пойдут за тех, кто не готов умереть за родную землю. Додон чуть нахмурился, попахивает бунтом супротив отцовской воли, а здоровая семья — опора царства, но смолчал, в этом случае важнее верность стране, а затем уже отцовской воле и мужу.
Голик, не в состоянии удержаться, вскарабкался на повозку, жадно щупал гроб. Додон понял его зовущий взгляд, взобрался на ходу, вознице велел не останавливаться. Гроб был из металла, Додон взялся за крышку, та от древности и тяжести почти срослась с гробом.
— Давай, — прохрипел он с натугой, — разом взяли...
Он чувствовал как затрещали его мышцы от усилий. Голик постанывал, побагровел. Додон напрягся сильнее, крышка стала с металическим лязгом приподниматься.
— Подержи, — велел он, — а я заберу свое кольцо.
Голик едва выговорил сквозь стиснутые зубы:
— Я не удержу...
— Эх... Ладно, тащи ты, а я подержу.
Ухватившись обеими руками, он с трудом приподнял крышку, а Голик сунул в щель руку, долго шарил, пыхтел. Додон процедил сквозь зубы:
— Скорее же... Сейчас брошу...
— Никак не нащупаю!
— На правой руке, — прорычал Додон.
— Да ищу, ищу!
— Сейчас отпущу, — пригрозил Додон.
Мышцы его трещали, ноги тряслись, он покрылся потом, в голове стучали молоты. В последнем усилии он приподнял крышку еще выше. Голик сумел просунуть и голову, внезапно ахнул, выдернулся, бледный как смерть. Глаза его были выпучены, губы тряслись:
— Кольца... нет!
Додон выпустил крышку. Он тяжело дышал, кровь тяжелыми волнами захлестывала мозг, в глазах стояла красная пелена. Сквозь нее он видел как в толпе одна из женщин подняла над головой ребенка, указывая на него, чтобы запомнил миг, когда видел царя. Но ребенок оглянулся, заслышав стук копыт, и вот через толпу поехал на взмыленном коне огромный человек в звериной шкуре. Через плечо у него висела перевязь с боевой палицей за плечом.
Еще издали он закричал весело:
— Великий царь! Прости, малость опоздал. Вот оно, колечко. Сейчас наденем...
Конь под ним храпел, пена была не только на морде, но и на боках, на крупе. Мрак прыгнул с коня на повозку. Та качнулась, возница сердито оглянулся. Народ орал исступленно, еще яростнее вздымал кулаки. Женщины срывали с голов платки, бросали под колеса.
Голик без сил опустился возле гроба. Лицо стало желтым, в глазах появилось безумие. Додон перевел взгляд с Мрака на гроб, чью крышку только что держал, вздрогнул, будто оказался на пронизывающем зимнем ветре.
— Эк как на вас подействовало, — проговорил Мрак уважительно, — да оно и понятно. Как-никак, кости прадеда... Когда-то и ваши кости вот так же забелеют, а потом истлеют, в них всякие жуки плодиться будут... Но это ж будет не скоро, чего уж тут.
Додон посмотрел на солнце, что клонилось к закату, перевел взгляд на Голика. Передернул плечами сильнее: он сам собирался искать свой перстень!
— Что тебя задержало? — спросил он непослушным языком.
— Да разбойники шалили... Я думал, успею! Я ж сам видел твою повозку и бояр там сзади на дороге. Я послал туда нищенок с мальчонкой, а сам погнал сюда.
Додон дальше не слушал. Вот чем обернулось его нетерпение, когда оставил пышную свиту и поскакал вперед. Мол, все одно не догонят этого человека Леса. Он всегда носится так, что кони под ним плачут кровавыми слезами. И в собственную ловушку попали не по недомыслию, а лишь потому что сама судьба оберегает этого человека!
Голик внезапно взвыл, с треском разорвал на себе одежду. Глаза его не отрывались от красного неба. Солнце уже распухло, растолстело, опускалось к спасительному краю земли багровое и пыхтящее. Темно-красные отблески двигались на распухшем лице постельничьего, похожие на трупные пятна.
