Зимопись. Книга первая. Как я был девочкой - Петр Ингвин
Пипец. И что теперь думать?
Зарина прыснула:
– Как ты смешно сказал…ла. Слово и без того забавное, хотя страшное. Правильно – акопалипс.
– Правильно – Апокалипсис, – упрямо стоял я на своем.
– У вас может и так, а у нас вот так. Но о нем стараются не говорить.
– Почему? – Тома понизила голос: – Запрещено?
– Наоборот. Но соблазна нет, если нет знания, – очень по-взрослому ответила Зарина.
– Отправляемся, – объявила Варфоломея.
Срытая крепость осталась позади.
На дороге попадалось много встречных: везли грузы на телегах, сопровождали высоких персон, с которыми мы вежливо здоровались. Один раз проехал небольшой разъезд царберов. Они внимательно рассмотрели каждого в караване, цариссу учтиво поприветствовали.
– Дорожники, – указала на них Зарина.
Раньше я представлял дорожников по-другому. Мало ли что было раньше.
– Не понимаю, – сказал я. – Где-то рядом бродят полчища рыкцарей, а на дорогах идет обычная жизнь. Никто не волнуется, никто не сбивается в совместные охраняемые конвои, как сделали бы у нас.
– Зачем волноваться? – ответно не поняла Зарина.
– Например, что впереди могут устроить засаду.
– Кто? Рыкцари? Они не самоубийцы.
– Не вижу у встреченных нами больших сил для отпора. Почему бы на них не напасть ради добычи?
Зарина звонко рассмеялась:
– Ты ничего не понимаешь в мире, который стал твоим. Царские дороги потому и царские, что охраняются. Напасть на кого-то на дороге – вечное преследование и смерть. Вне дороги – сколько хочешь, разбирательство будет лишь с хозяйкой земель, если не пострадали интересы Верховной царицы.
– А если пострадали?
Глупый вопрос. Зарина посмотрела так, что я мгновенно сменил тему:
– Между цариссами бывают войны?
– Нападать на соседей нельзя. Остальные объединятся и разгромят. Никаких выяснений отношений, поединков и прочего. Только по закону. Если что – вмешаются царберы и следа в памяти не оставят, что была когда-то такая семья-нарушительница.
– А на чужих крепостных нападают?
Помню из учебника и фильмов, как бароны да князья чуть не ежедневно забавлялись, грабя людишек соседа.
– Чужих крепостных? – Зарина звонко расхохоталась. – Это как? Разве бывают свои крепостные? Крепостные принадлежат крепости, потому так называются. Нападать на крепостных нельзя.
– На этих нельзя, на тех нельзя, – проворчал я. – А на кого можно?
– Можно выяснять отношения внутри семьи – биться за корону, за более высокое положение, за обиды и притеснения, – нехотя сообщила Зарина. – Даже за место за столом. Со стороны никто слова не скажет. Только рады будут, семья-то ослабнет.
Вот же ж, задел ее больное место.
– Выходит, вы совсем не воюете? – предположил я.
– Между собой – нет. Только с пожирателями и с преступниками.
Интересно они избавились от внутренних войн. Теперь воюют только с внешним врагом, объединяясь с царской армией под единым командованием. В остальное время – тишь да благодать. Как в Спарте времен законов Ликурга. Закостеневшее общество, придумавшее отдушины для тех, кого оно не устраивает.
Не верилось, что все так гладко.
– Неужели нет конфликтов хотя бы среди деревень, между соседями-крестьянами? Им-то есть, что делить.
Зарина что-то припомнила, но все равно пожала плечами:
– Разве что мелкие обиды. Когда перерастают в большие – порядок наводят обе цариссы… если деревни из разных вотчин. А в землях одной такого не бывает. Я не слышала.
Она снова загрустила. Зря я коснулся темы семейных разборок.
Глубоко за полночь наш караван добрался до очередной цекады. Все как прежде: забор, внутри опоясанный помещениями, в центре – общая лежанка. Записавшись, мы расположились на ночлег. Главу семьи окружили рослыми телами деловитые мужья, вдали с войниками прилепился сынок Митрофан, крепыш и дылда, на котором пахать можно. А вот поди ж ты, не светит ему ничего, кроме удачного заженства. Сказал так, потому что «женитьба» в данном контексте не звучит.
Меня новоявленные «сестренки» как-то само собой спихнули в центр и расположились по бокам. Спали в доспехах, с оружием под рукой. Царберы царберами, а ночью даже здесь хранили бдительность.
– Баю-бай, баю-бай, поскорее засыпай… – слышалась неподалеку заунывная колыбельная со странной концовкой: – а то страшный человолк нам не даст исполнить долг.
Странный мир. Многие новые слова непонятны, старые иногда еще более удивительны. Все запутано и перевернуто вверх тормашками. Но кое-что нравилось.
И кое-кто.
Я долго смотрел ввысь. Звезды молчали. Иногда таинственно подмигивали, словно знали что-то. Мне бы их знания.
Проснувшись, я ощутил сквозящий холодок сверху и уютное тепло по бокам. С двух сторон меня грели зябко жмущиеся во сне Тома и Зарина. Бросило в жар: вдруг сейчас проснутся? Со стыда сгорю!
Аккуратно высвободившись, я отправился в отхожее место. Самое время, пока никто не видит. На обратном пути семья обнаружилась уже готовящейся в путь. Сами проснулись или я переполошил?
Выехали затемно. Рассвет застиг посреди леса, прямая полоса дороги уходила вдаль, дышалось легко и свежо. Даже мысли проснулись. Совсем некстати. Не могли, что ли, еще поспать, дать насладиться чувственной тишиной, безмятежностью и великолепием природы?
Все, природа, давай, до свидания. Подогнав коня, я приблизился к цариссе, намекая, что переполнен вопросами. Аж вываливаются. Тома немного отстала, Зарина ехала с другой стороны от мамы. Я заговорил:
– Почему принято брать именно трех мужей? Не одного, не двух?
Варфоломея посмотрела на меня, как лев на таракана:
– А почему нужно ограничивать?
– Разве не правильнее дать людям возможность строить любовь самостоятельно, без предварительно навязанных условий?
– Не понимаю, в чем ты видишь проблему.
Я попытался объяснить:
– Если двое влюбятся и захотят построить семью, зачем им еще двое?
– Кажется, я поняла, – задумчиво сощурилась царисса. – У вас только по одному мужу?
– Мама! – обеспокоилась не пропускавшая ни слова Зарина. – Нельзя спрашивать!
– Подожди, доча. Чапа затронула интересную тему.
– Да, муж у нас в семье один, – гордо заявил я, не пускаясь в объяснения насчет существования адюльтеров, свободных браков или все возрастающего количества мусульманских семей.
– Считаешь это нормальным?
– Да, – снова кивнул я.
С другой стороны ко мне приблизилась Тома. Не принимая участия в диспуте, она тоже внимательно прислушивалась, переживая: вдруг ляпну что-то не то? На этот случай и подъехала ближе. Защищать. Тома, за это я тебя и люблю… чисто платонически. Просто обожаю.
– Не давать человеку есть, пить или ходить в туалет – это у вас нормально? – выдала царисса в ответ. – Это преступление. Так же и у нас. Удовлетворение одного из базовых инстинктов – такое же неотъемлемое право каждой личности, как вышеперечисленное.
– Каждой? – лукаво уточнил я.
Варфоломея решила, что поняла, в чем подвох.
– Кроме преступников.
Я не это имел в виду, поэтому добавил:
– И мужчин.
– Естественно, – упало безапелляционно. – Мужчина не
