Джулиан Мэй - Узурпатор
– Фелиция – не чудовище, – возразила Элизабет. – Уже не чудовище. Я открыла в ней кладезь душевности. Каждый раз, когда я спускаюсь в ее мозг, чтобы выкачать остатки желчи и вправить последние вывихи, она ведет себя все человечнее.
– Тогда почему она до сих пор боится? – спросил Дионкет. – Почему слабеет в своем желании пережить катарсис?
– Потому что, как ты точно заметил, она балансирует на грани и продолжает страдать.
– Она не выдержит и нападет на тебя, – предостерег лорд Целитель. – Ты погибнешь, Элизабет!
– Говорю вам, игра стоит свеч!
– Не забывай, Супруга Корабля назначила тебя своей преемницей, – рассудительно произнес Крейн. – Тебя, а не Фелицию.
– Бреда не имела права брать на себя роль Господа.
– А ты?
– Прекратите на меня давить! – закричала она. – Вы же сами вызвались помочь! Сами согласились, хотя знали степень ее безумия…
Ум Дионкета излучал сострадание.
– Не все поддается исцелению.
– Я вылечу ее! С вашей помощью или без. – В ее несгибаемом упорстве было столько огня, что он воспламенил обоих тану.
– Мы поможем тебе, – воскликнул Дионкет. – Даже ценой жизни.
Элизабет спустилась в Аврен note 15 и пробыла там шесть часов подряд.
Стены словно бы растворились. Трое целителей стояли возле кушетки, на которой безжизненно лежало хрупкое существо. Раздавленные, измученные черной, липкой, смрадной агонией, истерзанные осколками безумной памяти, задыхающиеся от ее неистовой ярости и детской беспомощности перед страшными унижениями, оглушенные непрерывными умственными криками, они терпели.
Несмотря на психоэлектронный барьер комнаты без дверей, часть ядовитых испарений, вместо того чтобы осесть в недрах Черного Утеса, выплескивалась в атмосферу. Зловонное грохочущее облако повисло в воздухе, изрыгая оранжевые молнии, сплетавшиеся над крышей шале. Горячие, подернутые пылью ветры опаляли вечнозеленые растения, губили альпийские цветы. Певчие птички градом сыпались с ветвей наземь. Слабосильные охранники в золотых торквесах с криками устремились вниз по обрывистой тропе; даже самые твердолобые, обезумев от звенящего психического напряжения, попрятались в глубоких подвалах и лежали там, не понимая, на каком они свете.
– Пойдем, Фелиция, – позвала Элизабет.
Но бесформенное нечто боролось, извергалось, пятилось, трепало заботливо подставленные крылья, отталкивая их и все еще надеясь убежать, хотя собственные оковы любви крепко удерживали его. Нормальные мозговые клетки, так долго пребывавшие в атрофированном состоянии, теперь начали пробуждаться к жизни и петь от восторга и тревоги, свойственной новорожденным. А черные наэлектризованные каналы – их яд уже застывал – упорно требовали притока свежей силы, последней передышки в горниле знакомой боли, заслуженных, выстраданных объятий смерти (это ты, любимый?), ее отвратительных засасывающих поцелуев.
– Иди за мной, дитя мое. Выходи оттуда, освободись, сбрось свои путы, оставь это тело, переселяйся в новое. Забудь тех злобных негодяев, которые тебя зачали шутки ради, поиграли живой игрушкой и жестоко отшвырнули ее за ненадобностью. Будь самозванкой! Самородком! Исцелись! Взгляни на себя как на человека, достойного любви. Помнишь, как безоглядно были преданы тебе твои друзья животные? Помнишь чистую, незапятнанную любовь сестры Амери? Я тоже подарю тебе свою любовь и жизнь, стану твоей матерью, а эти двое – твоими братьями. Иди сюда, дай нам обнять тебя!
«Амери не захотела…»
– Пойдем, Фелиция. Гляди, восхищайся своим сияющим обновленным существом. Ты прекрасна, девочка, и тело твое наполнено жизненной силой. А твой ум… о, посмотри, как он великолепен! Да, он рожден в физической агонии и нечистотах, но способен к духовному перевоплощению, полюби его за это.
«Он, все он! Мой Возлюбленный! Его я должна благодарить за высвобождение моих метафункций, за то, что он перерубил мои оковы своим сверкающим обоюдоострым лезвием. Куллукет!»
– Нет, Фелиция, это не он.
«Он, Куллукет!»
– Не смотри в ту сторону. Не надо. Ты доплыла, моя маленькая, стала такой чистой, такой сильной и почти доброй…
«Амери?»
– Отвернись от прошлого. Обрати взор к свету, к миру, к единению с другими умами, которые по-настоящему любят тебя.
«Куллукет? Амери?»
– Смотри: взбаламученный омут тих, эмоции управляемы, воля сильна и направлена. А теперь стань на путь бескорыстной любви! Выбери доброту, благородство, щедрость…
«Я выбираю… выбираю…»
– Просыпайся, Фелиция, открой глаза.
Огромные карие глаза распахнулись на бескровном лице под серо-пепельными бровями и нимбом платиновых волос. Они удивленно оглядели Элизабет, Дионкета, Крейна, опять вернулись к Элизабет. На миг затуманились слезами, потом засияли как звезды.
– Я здорова? – Фелиция приподнялась на локте и окинула взглядом самое себя. – То же тело, тот же ум, но все иначе. – Она тихонько засмеялась. Карие глаза сверкнули, сцепились с горящим взором Элизабет. – Зачем ты меня разбудила, ведь я еще не сделала выбор?
Целительница промолчала.
– Ты хочешь, чтобы я была похожа на тебя, Элизабет?
– Сделай собственный выбор. – Голос Великого Магистра звучал мягко, но ум был напряжен, встревожен.
– Хочешь, чтобы я была такой, как ты. – На щеках девушки проступили два красных пятна, и волосы точно вдруг ожили. Одним прыжком она вскочила на постели, маленькая, хрупкая, неимоверно сильная. Все ее тело светилось жемчужной аурой. – Такой, как ты, да, Элизабет?! – Фелиция откинула головку и засмеялась, звенящий смех был наполнен диким ликованием. – Я выбираю себя! Посмотри на меня! Загляни мне внутрь! А ты не хотела бы стать такой, как я? Свободной в своем выборе, не связанной нуждами других?
– И снова раздался радостный, здоровый смех. – Бедная Элизабет!.. – Богиня протянула руку и коснулась плеча Великого Магистра. – Но все равно спасибо тебе.
Она вмиг исчезла.
Элизабет сидела неподвижно, устремив взгляд на пустую кушетку, на слезы и отчаяние уже не было сил. Огненный кокон пылал рядом, манил к себе, но она рассматривала его с ощущением некой отстраненности, сознавая, что истинный выбор уже сделан, а все остальное – лишь его последствия.
– Не уходи, – попросил Дионкет.
Крейн глядел на ее бледное окровавленное чело и чувствовал, как впервые золотой торквес до боли сдавил горло. Длинные, унизанные перстнями пальцы с выпуклыми суставами протянули ей чашу:
– На, попей.
Однажды такое уже было.
Она отхлебнула горьковатого чаю из трав, затем опустила умственный заслон, чтобы целители могли ясно увидеть огненный саван, маячивший перед нею как соблазн, как испытание.
