Юрий Никитин - Откровение
Олег оглянулся, в зеленых глазах блеснула злость:
— Если и сейчас кинешься выколупывать этот презренный металл...
Томас судорожно сглотнул, глаза как прикипели к мелькающим самородкам, каждый с голубиное яйцо, а таких в каждом комке по несколько штук:
— Что ты, что ты... Просто приятно увидеть этих зверюк!
— Да ну, — буркнул Олег саркастически. — То-то в прошлый раз надрожался...
— Так то там, наверху. А здесь, в сравнении, это же просто зайчики.
Олег не слушал, уходил быстро, Томас почти не отставал, а когда навстречу потянуло прохладным воздухом, сперва не поверил, ад горазд на обманы, но становилось прохладнее в самом деле. Калика вдвинулся в новую щель, шел с оглядкой, и Томас, изнывая от липкой жары, ринулся навстречу прохладе.
Стены резко ушли в стороны. Впереди открылся блистающий лед. Если и проникал сверху слабый лучик лунного света, то здесь дробился в сотнях глыб, переламывался, отражался, и все пространство было залито холодным мертвенным светом. Глыбы льда стояли ровными рядами, иные лежали, но всюду вместо привычного Томасу камня блестел лед.
Он с наслаждением вдохнул всей грудью, поперхнулся, закашлялся:
— Наконец-то! Клочок рая!
— Согласен, — откликнулся Олег, — но все же не отставай, не отставай.
Он целеустремленно двинулся через ледяное пространство. Томас снова набрал морозного воздуха, ликующе и с такой силой пропустил через грудь, чтобы добрался до самых дальних кишок. Усталость начала испаряться, как снежинка на горячей рыцарской ладони.
Олег был уже на середине зала, впереди маячил черная нора, может быть выход, а может чего похуже, когда сзади раздался встревоженный вопль:
— Сэр Олег!.. Это же... это женщины!
В полупрозрачных глыбах виднелись обнаженные женщины. Застывшие, замороженные, как лягушки на зиму, они смотрели кто с немым укором, кто со страхом и надеждой, кто с вызовом, но почти не было тех, кто застыл в тупом оцепенении, обреченности. Томас брел, спотыкаясь, глаза не отрывались от прекрасных женских лиц. Он готов был поклясться, что именно здесь собраны самые красивые женщины мира. Или же их делало самыми красивыми особенное выражение лица, глаз...
— Не отставай, — бросил калика раздраженно.
— Олег! Это женщины, — повторил Томас упавшим голосом. — Здесь, в аду...
— Верно, — согласился Олег саркастически, — а где им еще быть?
Томас пробормотал с жалостью:
— Какой огонь у каждой в глазах! Я не думал, что его смогут затушить все ледники мира...
— Ледники — да, — согласился Олег, — но грубое слово может. Не отставай! Или ты только на коне герой?
Томас, спотыкаясь, брел за ним, глаза не отрывались от прекрасных женских лиц, а на их тела старался не смотреть, чтобы не оскорблять их достоинство, ибо явно же не сами разделись, ад не только терзает, но и унижает, затем стал замечать короткие надписи, что въелись в лед либо у головы, либо у ног.
— Олег, за что их?
Олег пробурчал, не оглядываясь, глаза его были упорно направлены в пол:
— За грехи.
— За прелюбодеяние?
— Хуже.
Томас удивился:
— Еще хуже?
— Это ж твое христианство! Вера рабов — опора государственности. Их сюда за пренебрежение высшими интересами. Ну, их много, не перечислишь. Любовь поставили выше, из-за чего высшие интересы пострадали.
Томас возмутился:
— И за это в лед? За любовь?
— Охладить пыл, — пояснил Олег равнодушно. — Мол, слишком расточали пыл и жар не по тому адресу. Надо — Родине, племени, религии... а они — мужчинам.
Он прошел вперед, а Томас замер, восторженно смотрел на одну вмороженную женщину:
— Какая красавица! Я даже не знал, что такое возможно!.. Какое совершенство... Олег! Мне чудится, что она постоянно следит глазами за тобой. Сэр Олег, это просто невероятная красавица... Ее глаза в самом деле поворачиваются за тобой...
— Уловка скульптора, — пояснил Олег мрачно. — Если нарисовать портрет, чтобы зрачок стоял посредине, то почудится, что портрет следит за тобой всюду... А со скульптурой можно тремя способами...
— Невероятно, — прошептал Томас. — Если их ставил сам Сатана, то он гений... хоть и гений Зла! Но почему я вижу, что следят глазами именно за тобой?
— Шире шаг, — огрызнулся Олег.
Ноги скользили, он пробирался осторожно, глядел только под ноги. Железные сапоги рыцаря почти не скользили, он жадно всматривался в прекрасные лица, сердце билось мощно и сильно, а кулаки сжимались в бессильной ярости. Мир несправедлив, если таких красивых в ад! Другое дело, некрасивых, те все равно становятся ведьмами, а еще ведьмами становятся те, кому мужья достались не по любви, но эти могли бы стать ангелами...
Калика скользил, пытаясь пробраться через глыбу льда, черный зев вот уже рядом, когда Томас догнал, железные сапоги впивались в гладкий лед как железные когти, на миг они оказались рядом. Томас уважительно отступил, давая дорогу, сам впервые поскользнулся, замахал руками, мощной пятерней угодил в плечо Олега. Тот качнулся и, пытаясь удержать равновесие, растопырил руки. Пальцы коснулись ледяной глыбы, в которой проступало обнаженное тело.
Сухо щелкнуло, затем звонко затрещал лед. Осколки брызнули с такой силой, будто их разбросало взрывом, или по глыбе льда ударили боевым молотом. Они еще не успели упасть на пол, когда миниатюрная женщина бросилась Олегу на шею. Голос ее был хриплый от волнения и близких слез:
— О, Олег!.. Я не могла и подумать, что ты тут же ринешься за мною!.. Как я была не права! Прости меня... Я такая дура, такая дура!
Томас ошалело смотрел на эту невысокую женщину, настолько ладно сложенную, что такое полагал невозможным, с удивительно прекрасным лицом, огромными темными глазами. Волосы ее были черны как ночь, ниспадали на грудь и спину черным водопадом. Это была та самая, которая... Боги, мало им Сатаны с его воинством!
Стиснув челюсти, он снял с плеч зеленый плащ, отобранный у призрачных монахов, и, мокрый от чудовищных усилий, набросил на удивительную женщину. Это зачтется за подвиг, подумал он хмуро, ибо глаза вылезают из черепа, чтобы видеть ее еще и еще.
— Поспешим отсель, сэр калика, — сказал он, разрываясь между сочувствием и острой завистью. — Пойдем, здесь холодно.
— Холодно? — пробормотал Олег.
По его лбу катились крупные капли пота. Он затравленно зыркал по сторонам, лицо медленно принимало обреченное выражение. Женщина, ее зовут Гульчей, наконец вспомнил Томас, прижималась к нему испуганно и счастливо, что-то верещала на своем птичьем женском языке, Олег вроде бы не обращает внимания на ее щебет, привыкает быстро, хотя лицо все еще такое, словно вместо хмельного меда хлебнул уксуса.
