Алексей Волков - Гусар бессмертия
– Отец Феофан, мы как раз говорили о вас, – сообщил Трейнин, в то время как трое кавалеристов разглядывали вошедшего батюшку.
Лицо священнослужителя было крупным, раскрасневшимся с мороза. В дремучей нерасчесанной бороде виднелись сосульки. Выделялся большой ноздреватый нос, да из-под густых нависших бровей обжигающе смотрели темные глаза. Губы у попа тоже были полными, едва виднеющимися среди растительности.
Вся фигура отца Феофана лучилась такой силой, что офицерам охотно верилось – подобный богатырь запросто может раскидать десяток, а то и два французов. Не та у европейцев порода, чтобы выстоять против подлинной силы.
Орлов перехватил мимолетный взгляд батюшки, направленный на лежащую на столе снедь. Даже не столько на снедь, сколько на возвышающиеся над едой бутылки.
– Откушайте с нами, отче. – Ротмистр плеснул водки в стакан, встретился глазами с отцом Феофаном и долил стакан почти до краев.
– Это можно, – милостиво пробасил священник и пояснил: – Со вчерашнего вечера маковой росинки во рту не было.
После чего неторопливо опустошил стакан. Задумчиво пощелкал пальцами над столешницей, выбирая нечто более твердое, потом уцепил кусочек розоватого сала и бережно положил его в рот.
– Благодать, – констатировал отец Феофан и лишь потом снял с себя шубу.
Не сказать, что в комнате было тепло, однако офицеры тоже предпочитали сидеть в одних мундирах. После бесконечных ночевок на снегу любые четыре стены с крышей над головой воспринимаются как верх возможной роскоши. Да и есть у бесцветного русского напитка такое свойство – отогревать не только души, но и тела.
– У въезда в город видел торгующих казаков, – поведал Трейнин, жуя сухарь с салом.
– Чем же они торгуют? – Образ прирожденных воинов плохо вязался в голове Лопухина с торговцами.
– Серебром, – улыбнулся Трейнин. – Вернее, не торгуют, а меняют на ассигнации. Причем – по самому мелкому курсу. Поход же продолжается, господа, а лошади между тем не казенные, да и сколько они могут увезти?
Все рассмеялись. Лишь отец Феофан покачал головой:
– Негоже воину быть корыстолюбивым.
– Так они не только воины, отче. Они еще и добытчики. Надо же дома своих порадовать, опять же хозяйство укрепить. – Трейнин неплохо усвоил психологию сынов Дона.
– Слушай, Трейнин. Ты, помнится, жениться собирался. И как? – воспользовавшись паузой, спросил Орлов.
– Почему собирался? Женился. Двое детей. Дочурка и милый мальчонка. Вырастет – настоящим гусаром станет, – похвастался кавалерист. – Рано ли, поздно, но каждый должен подумать о продолжении рода.
Почему-то Орлову при этом вспомнился намек старшего Лопухина. Чтобы заглушить в себе сентиментальность, захотелось пошутить, мол, кто знает, сколько детей у истинного гусара, однако при суровом священнике говорить такое было не слишком удобно. Еще укорит, хотя как можно укорять тех, кто постоянно рискует жизнью и не знает, доживет ли до обретения семейного очага?
Тем временем Штаден явно позавидовал, что все внимание обращено не на него. Но у него тоже было о чем рассказать собравшимся. Барон извлек аккуратно свернутую ассигнацию и, посверкивая глазами, оглядел товарищей:
– Случайно, серебро отдают не за такие?
Никто не понял намека. Бумага пошла по кругу. Каждый из офицеров рассматривал ее, пожимал плечами, передавал другому. Ясно же, что барон решил показать ее неспроста. А вот зачем…
– Вы внимательнее читайте, – хохотнул фон Штаден. – Внизу.
– Казначейский билет. Государственный банк, – почти не глядя зачитал надпись Орлов.
– Уверен?
Александр всмотрелся и начал опять:
– Государственный… Что?
Барон рассмеялся так, как умел только он – жизнерадостно, громко, чтобы звякнула посуда и пошло гулять эхо. Но последнему просто не нашлось места в такой тесноте.
Тем не менее смех оценили по достоинству, и во взглядах тех, кто не знал Карла, как Орлов, промелькнуло уважение.
– Наполеон перед вторжением в Россию решил завалить ее фальшивыми ассигнациями. Европа всегда отличалась честностью и в дни войны, и в дни мира. Но, видно, шибко грамотных среди подданных корсиканца не нашлось. И хороших копировщиков – тоже. Кто-то допустил ошибку, и вот вся партия имеет такую надпись. – Кирасиры были много ближе к Главной квартире, чем прочие рода войск, разве что, за исключением гвардии, потому им дано было знать неведомое вечным странникам – гусарам. Тем более партизанам, оторванным от командования, его противоречивых распоряжений и циркуляров.
– Велики благодеяния, оказанные Отцом нашим Небесным нашей России, – перекрестился отец Феофан.
Трейнин протянул батюшке стакан, очевидно опасаясь, как бы священник не устроил молебна прямо в комнате.
– Выпьем, отче.
Похоже, от подобного предложения батюшка не отказывался никогда.
– Как решилось ваше дело? – спросил Трейнин, когда все выпили и занялись закуской.
– Пока никак, – признался Феофан. – Наверное, дело пойдет в Синод, и придется мне добираться до Петербурга в поисках правды. Но храма у меня все равно нет. Служить негде, так что… – священнослужитель махнул рукой.
– Отче, может, пока присоединитесь к нам? – робко предложил Орлов. – Наш батюшка слег, и теперь мы лишены духовного окормления.
Привлекал его отец Феофан. Именно такой и нужен был лихим гусарам, чтобы хоть несколько утихомирить их пыл и буйные забавы. Да и не годится без батюшки на войне.
Священник размышлял недолго. Как раз то время, которое потребовалось, чтобы был налит очередной стакан.
– Нельзя же так. Война – войной, а как без Бога? – И в знак согласия опрокинул водку в себя.
Первого января нового, тысяча восемьсот тринадцатого года русская армия пересекла границу. В Высочайшем Манифесте специально подчеркивалось, что ни о каких завоеваниях речь не идет, только об освобождении Европы и восстановлении законного порядка.
Великая армия сгинула в русских снегах. Немногим удалось прорваться назад. К небольшим сохранившимся частям можно было добавить еще не слишком великие толпы без оружия и дисциплины. Это прошли те, кто думал не о борьбе, а лишь о собственном спасении.
Практически вся артиллерия осталась в чужой стране. Но если по всей Европе по приказу Бонапарта спешно отливались новые пушки, то еще хуже у недавнего завоевателя обстояли дела с кавалерией.
Лихие гусары и уланы, конногренадеры и конноегеря, бесподобные в атаках драгуны, железные кирасиры – все они щедро покрыли своими костьми многочисленные поля сражений. Немало их лежало вдоль дорог или отдыхало под водами Березины. Те же, кто брел в плен или уже давно пребывал в нем, могли считать себя редкими счастливцами.
