Вадим Панов - Последний адмирал Заграты
Глава 8,
в которой Мерса решительно меняет свою жизнь, Вебер всю ночь работает, Лилиан не может уехать, Помпилио приходит на помощь, а у Нестора все хорошо
«Честное слово, Энди, я не собирался подслушивать – так получилось. Я не хотел шпионить за Помпилио, но, когда представился шанс, не упустил его. Да, я таков, какой есть, и ничего не могу с этим поделать.
Я больше чем уверен, что ты, мой дорогой и чистоплотный Энди, прошел бы мимо приоткрытой двери кабинета. Ты даже не заметил бы ее. Совесть не позволила бы заметить, или та хрень, которую ты называешь воспитанием. А вот я остановился. Я знал, что Помпилио вернулся с ужина гораздо раньше, чем ожидалось, и в самом, что ни на есть, отвратительном настроении. Ни он, ни Валентин о том, что произошло, не рассказывали, а потому все ходили на цыпочках, не зная причин овладевшей мессером ярости. Я тоже ходил на цыпочках, чем я хуже других? Я тоже побаивался попасть Помпилио на глаза, но мне было любопытно узнать, что произошло в поместье, и я остановился. И слышал всё. Пусть не сначала, зато до самого последнего слова. И даже кое-что увидел.
Помпилио стоял перед статуэткой Доброго Маркуса. Не на коленях, но почтительно склонив голову. Не двигаясь, но активно жестикулируя. И в голосе его не было просительных или униженных ноток, он говорил уважительно, но с чувством собственного достоинства.
Но говорил он вещи, с которыми идут к Богу и только к Богу.
«Слишком много грязи, слишком много насилия и зла, Добрый Маркус, слишком много дерьма».
Вот что сказал Помпилио, и я едва удержал восклицание. Я никак не ожидал услышать такие слова из уст бамбадао и лишь потом понял, что именно от бамбадао такие слова и можно услышать.
«Они ничему не учатся, не хотят учиться. Они сеют хаос, превращают людей в убийц, срывают запреты, и я… я боюсь, что когда-нибудь перестану сопротивляться и стану таким же. Я боюсь, Добрый Маркус, потому что не хочу становиться похожим на них…»
Он замолчал, наверное, задумался. А я боялся даже дышать. Я понимал, что если обнаружу себя, то могу серьезно пострадать. Впервые в жизни мне стало стыдно за свой поступок, однако я не смел пошевелиться, не мог уйти, а потому продолжил слушать. Точнее – подслушивать.
«Когда я догадался, что тетушка мертва… Не нашел тело, а просто догадался, увидев окруживших дом разбойников – мое сердце исчезло. И сердце, и душа, и эмоции – исчезло всё. Ты ведь знаешь, Добрый Маркус, я не считаю ненависть эмоцией – это грязь. И я стал куском грязи. Я стал яростью, Добрый Маркус. Я стал убивать. И я убил всех, кому не повезло скрыться. Я не защищал, потому что опоздал. Я мстил, потому что стал грязью. Я знаю: оставь я их в живых, они продолжили бы убивать. Они не остановились бы. Я знаю, что поступил правильно, но мне противна охватившая меня ненависть. Мне противно быть грязным, Добрый Маркус. Я этого не хочу…»
И тогда, мой дорогой Энди, я понял, что нашел человека, которому буду служить. Один раз я уже пошел у тебя на поводу, так что теперь моя очередь командовать: хочешь ты того или нет, мы останемся на «Амуше» и будем служить Помпилио. Иначе я тебя…»
Из дневника Оливера А. Мерсы alh. d.– Вы позволите?
– Я занят.
Помпилио сидел в кресле, закинув ноги на стол, и читал передовицу «Загратийского почтальона». Или же просто разглядывал слова, поскольку на его лице отсутствовало свойственное поглощенному чтением человеку сосредоточенное выражение.
– Я вижу, мессер, но все же хотел поговорить…
Адиген бросил газету на стол и вздохнул:
– Входи.
Мерса бочком просочился в комнату и тщательно прикрыл за собой дверь.
Рабочий кабинет Помпилио был обставлен мебелью классической: резной, местами позолоченной и неимоверно тяжелой. Из книжных шкафов можно было сложить крепостную стену, размеры письменного стола вызывали в памяти бескрайние степи южной Заграты, а массивное кресло любой король не постеснялся бы использовать в качестве трона. На одной из больших стен висела карта Герметикона. Условная, конечно, нарисованная на плоскости, однако, как отметил про себя алхимик, весьма и весьма точная. На ней были отмечены не только обжитые миры, но и все звезды Бисера, а также все приграничные системы.
– Ты ведь Олли?
Да уж, адиген есть адиген. Власть впиталась в его душу, научила чувствовать людей почти инстинктивно, а потому Помпилио видел собеседников насквозь. Он оказался первым на памяти Мерсы человеком, который без труда определил, кто в настоящий момент командует алхимиком.
– Да.
– Решил со мной познакомиться?
– В целом я уже знаю о вас достаточно много, мессер.
– Энди не столь самонадеян.
– Он скромен и многое держит в себе.
– Или осторожен.
– В любом случае, мессер, я – другой. Но я одобряю выбор Энди, и… – Алхимик твердо посмотрел на адигена. – Я хочу сказать, что готов вам служить, мессер. Я хочу остаться на «Амуше», если мои способности и мое общество вас устроят.
Последняя фраза была не просто вежливым оборотом, она показала, что Мерса разобрался, как следует вести себя с адигеном: всегда оставлять за ним последнее слово. Всегда. И еще она показала, что алхимик не только разобрался – он согласен следовать правилу, и Помпилио это оценил.
– Хорошо сказано, Олли, тем более – для бахорца.
– Я быстро учусь, мессер.
– Тебя не смущает изменение в статусе?
– Что вы имеете в виду, мессер?
Помпилио усмехнулся:
– На Бахоре высоко ценится личная свобода, и всякое посягательство на нее воспринимается в штыки. Поступив ко мне на службу, ты отдашь мне часть прав, которые бахорцы считают незыблемыми.
– В любой организации, в той же армии, например, существует иерархия.
– Ты готовишься сделать важный шаг, Олли, а потому не прячься за Устав Астрологического флота, мы оба знаем, что на «Амуше» он имеет силу только до тех пор, пока не противоречит мне. Я буду принимать за тебя решения, Олли, а ты будешь безоговорочно их исполнять. Ты к этому готов?
– Вы подберете мне жену? – попытался пошутить Мерса.
Помпилио хмыкнул, но шутку поддержал:
– Возможно. – И вновь стал серьезным: – На самом деле я говорю о верности, Олли, о твоей безоглядной верности мне. Что бы ни случилось, о чем бы ты ни думал, ты будешь обязан безоговорочно оставаться на моей стороне и поддерживать каждое мое слово. Если я приму решение оставить тебя на «Амуше», ты станешь моим человеком. Я буду нести за тебя ответственность и заботиться о тебе – такова моя обязанность. А ты будешь делать всё, что я от тебя потребую. На «Амуше» действуют законы адигенов, Олли, и ты станешь моим вассалом.
