Владимир Лещенко - Тьма внешняя
Даже если произойдет чудо, и Великий Мятеж кончится уже завтра, сколько еще лет пройдет, прежде чем христианский мир залечит свои раны? Десятилетия? Или, может быть, века?
… Чем больше проходило времени, тем меньше становилось писем и надежных свидетельств. Их заменяли слухи, принесенные беглецами и случайными путниками. Слухи, вызывающие саркастический смех и леденящий ужас, бредовые и до жути похожие на правду, рождающие робкую надежду или еще глубже повергающие в отчаяние. Говорили, что Дьяволица собирает армию из одних только язычников и поклонников Сатаны, чтобы окончательно истребить христианские народы; что мавры готовятся перейти Пиренеи с тремястами тысячами всадников, чтобы совершить то, чему почти семь столетий назад помешал Карл Мартелл, что чудом спасшийся папа Климент IV объявился в Константинополе…
И, казалось, уже не было возможности отделить правду от лжи.
К тому времени о приближении последних времен стали говорить уже не только невежественные простолюдины, но и облеченные высоким саном служители церкви. И, как это бывало не раз, клирики погрузились в долгие, бесконечные споры, забыв обо всем, словно обрадовавшись еще одной возможности поразить друг друга ученостью и остротой ума. Посвященные этим спорам послания и акты составляли едва ли не добрую половину в собрании Джованни дель Мори.
Спорившие тут же разбились на два лагеря. Одни утверждали, что, видимо, Господь в неисповедимости путей своих, счел нынешнее время наилучшим для Страшного Суда и, следовательно, недалек день, когда небо свернется, как свиток и ангелы вострубят… Что же касается Светлой Девы, то она, несомненно, Антихрист, явившийся в облике женщины, что со стороны Дьявола было несомненно логично: ведь именно через первую женщину пришел в мир грех.
Другие строго держались священного писания, заявляя, что, коль скоро указанные в нем перед Концом Света события не наступили, то и говорить не о чем. При этом они не забывали укорить оппонентов словами из Святого Писания, сказанными Иисусом апостолам: «О временах и сроках говорить нет нужды, ибо день тот придет, яко тать в нощи».
Спорившие выстраивали длинные цепочки затейливых аргументов, постепенно уводивших их в область сугубо отвлеченных понятий, в которых они, в конце концов запутывались сами, исписывали целые страницы толкованиями какого-нибудь одного слова в Библии, находили возможность собирать провинциальные соборы, чтобы принять осуждающую того или иного богослова буллу…
А между тем рушились храмы, горели монастыри, на развалинах воздвигались языческие алтари и приносились жертвы Князю Тьмы. И в то время, когда аббаты и ученые доктора теологии отчаянно спорили: что означает какая-нибудь фраза из блаженного Августина или Тертуллиана, множество безвестных христиан умирали в мучениях за отказ принять безбожную веру. Но едва ли не наихудшим было то, что подобные разговоры ослабляли силу духа верующих в еще уцелевших государствах.
«Так много зла и грехов творится ныне, что – видимое дело, близится конец света» – говорили они.
Впрочем, как он может осуждать кого бы то ни было, если и сам часто почти готов был в это поверить?
Напрягая весь свой ум, кардинал уже, наверное, в тысячный раз обдумывая известное ему, стараясь не упустить ни единой мелочи, подобно тому, как мастер складывает из кусочков цветной смальты затейливую мозаику, пытался найти хоть какой-то ответ, понять, что происходит? Пытался… и не мог.
…Он пододвинул к себе разбухшую сумку с бумагами. Здесь у него было собрано все то, в общем немногое, что было известно о той, которую звали Светлой Девой, Дьяволицей, Владычицей, Великой Блудницей Вавилонской, а часто просто – «Она». Уже не впервые обращался он к этим записям, всякий раз мучительно размышляя над тем, что творится вокруг.
Никому не было с точностью ведомо, кто она такая и кем была до того, как стала во главе безумных толп, готовых разрушить мир, в какой стране, деревне, или городе увидела свет. Больше всего было здесь записей слышанного от якобы заслуживающих доверия людей или просто все тех же слухов.
В ней поочередно узнавали то беглую монахиню из Геттингена, приговоренную за распутство к вечному заточению, то дочь герцога Вестфальского, бесследно исчезнувшую десять лет назад, то гречанку из Пирея, то еврейку из Константинополя, то мавританскую рабыню – любовницу венецианского корсара, то вдову ирландского купца, обезглавленного за перепродажу краденой церковной утвари…
На глаза ему попалась запись рассказа одной пророчицы из английского захолустья, что Светлая Дева – дочь самого Сатаны и повешенной за детоубийство женщины, которую он воскресил своей силой и которая вновь умерла в минуту появления дочери на свет, после чего стая демонов уволокла ее душу в Ад.
Кардинал поспешил отложить в сторону эти листы, где, как он был уверен нет и крупицы правды. Гораздо больше его сейчас интересовали сведения о том, что она делала и как себя вела во время последних полутора лет, с тех пор, как ее имя стало известным.
Именно они могли дать ответ на хотя бы некоторые из мучивших его вопросов и, быть может, подсказали бы как противостоять злу. Перед ним легла стопа бумаг, где описывалась ее обыденная жизнь, привычки, поступки.
Перед людьми она всегда появлялась в одном и том же простом белом платье, и с непокрытой головой, с распущенными по плечам золотисто-рыжими волосами. Она не носила никаких драгоценностей, даже, в свое время, отказалась принять корону, преподнесенную ей в дар страсбургскими ювелирами. Так же ни разу не одевала эта повелительница величайших армий доспехи и не брала в руки никакого оружия. Она могла не спать помногу дней, а обычно ей хватало одного-двух часов сна в сутки. Вообще, она отличалась исключительной выносливостью. Во время похода через Альпы, она, по словам очевидцев, шла во главе войска, пешая, при этом не отставая от конницы, все в том же белом платье, не обращая внимания на глубокий снег и ледяной ветер. И только, уступая многочисленным мольбам соратников, она согласилась накинуть на плечи полушубок.
Обычно она мало ела и совсем не пила хмельных напитков. Правда, изредка она устраивала пиры, где, вместе с присутствующими, отдавала дань изысканным яствам. Что до иных плотских слабостей, то молодые красивые мужчины были нередкими гостями на ее ложе. Она ничуть не пыталась это скрыть, даже напротив – один из тезисов проповедуемой ею (надо отметить достаточно непоследовательной и сумбурной) ереси гласил – коль скоро человек есть образ и подобие божье, то и все, что заложено в его природе, свято. Говорили, что, когда похоть особенно одолевает ее она будто бы, призывает к себе десятки мужчин и отдается им всю ночь без перерыва.
Кроме того, молва приписывала ей противоестественную склонность к своему полу; поговаривали, что якобы она тайно возит за собой множество прекрасных юных девушек из самых знатных родов, собранных во всех завоеванных землях. Но это, скорее всего, были только слухи.
Мельком пролистав эти бумаги, кардинал тоже отложил их в сторону и обратился к описанию того, как она вела свои войны.
Казалось, сам Антихрист шел впереди ее войск. Людей охватывало какое-то сатанинское безумие. Случалось, все способные держать оружие устремлялись за ней, в селах и городах оставались немощные старики да младенцы. Даже женщины уходили с ней, бросив детей. Все верили, что она – Светлая Дева и в самом деле посланница Бога, а те немногие, что позволяли себе усомнится в святости этой женщины, предавались казни. Города и замки зачастую сдавались без боя, все духовные лица умерщвлялись самими местными жителями, не дожидаясь ее приказов. Так же точно уничтожались все знатные и перед смертью над несчастными творили чудовищные надругательства. Лишь считанных недель ее пребывания в Ирландии, издревле славившейся католическим благочестием, хватило, чтобы из небытия возродилась вера убийц-друидов. Конечно, немало зла творилось и там, где проходили ее капитаны, но как им было далеко до своей госпожи! Не кто иная, как «именуемая Светлой Девой» была средоточием и виной чудовищной бури, причиной того, что мелкая заурядная смута переросла в бунт против самого Творца.
У кардинала уже давно возникали смутные аналогии с роем и пчелиной маткой. Но, во всяком случае, если она и обладала неведомой силой, то наделить ею сподвижников не могла. Если обладала…
Кардинал глубоко задумался. Да, конечно, проще всего объяснить ее успехи дьявольской силой, подаренной ею Адом. Но все же… Чем этот бунт отличается от множества других, кроме своей победоносности? Разве так уж сильно превзошел он по жестокости происходившие прежде? Разве не были еретиками альбигойцы, французские «пастухи» и итальянские вальденсы? Разве в прежние года бунтовщики щадили дворян? Разве, наконец, не случалось им одерживать победы, заставлявшие трепетать от страха власти светские и духовные? И не берут ли грех на душу те из служителей церкви, кто говорит о пришествии последних дней мира? Ведь и нашествие вандалов и Аттилы казалось римским христианам преддверием конца света? Ведь не напрасно говорит Экклезиаст: «Давлеет дневи злоба его»
