Майкл Муркок - Рунный посох: романы
— Утонченнее, — важно ответил Тоузе. — Утонченнее…
Слуга принес вино. Без зазрения совести Тоузе налил себе полный кубок.
— Смысл литературы, — сказал он, — не всегда понятен простым людям. Через сто лет они поймут, что последний акт «Анналов» — это на самом деле не плохо продуманное и написанное в спешке произведение, как посчитали некоторые тупые критики, а сложная структура…
— Я тоже немного пишу, — сказал Богенталь, — но должен признаться, что тоже не увидел никакого скрытого смысла. Может быть, вы объясните нам?
— В другой раз, — сказал Тоузе, безразлично махнув рукой. Он выпил вино и снова налил полный кубок.
— А пока, — твердо сказал Хокмун, — расскажите, как вы попали в Камарг. Мы считали, что сюда невозможно проникнуть, но теперь…
— О, не беспокойтесь, — ответил Тоузе. — Сделать это смог только я — благодаря силе своего ума.
Д'Аверк скептически посмотрел на него и почесал подбородок.
— Благодаря силе вашего… ума? И каким образом?
— Древнее искусство, которому меня обучил один философ, живущий в недоступных долинах Йеля… — Тоузе рыгнул и налил себе еще вина.
— Йель — это юго-западная провинция Гранбретании, не так ли? — спросил Богенталь.
— Да. Далекая, почти безлюдная страна. Несколько темнокожих дикарей, живущих в землянках, и больше никого. После того, как моя пьеса «Чиршиль и Адульф» вызвала недовольство некоторых лиц при дворе, я решил исчезнуть на какое-то время и оставил моим врагам имущество, деньги и всех своих любовниц. В таких мелочах, как политика, я не разбираюсь. Почем мне было знать, что я описал в пьесе кое-какие придворные интриги?
— Вы впали в немилость? — спросил Хокмун, пристально разглядывая Тоузе. Этот рассказ мог быть частью заранее придуманной лжи.
— Более того, я чуть не лишился головы. Да и деревенская жизнь почти доконала меня, потому что…
— И вы встретили философа, который научил вас путешествовать сквозь измерения? И прибыли сюда искать защиты? — Хокмун внимательно следил, как отреагировал Тоузе на эти вопросы.
— Нет, ну да… — ответил драматург. — Я хочу сказать, что точно не знал, куда попаду…
— Думаю, господин Тоузе, вы лжете, — сказал Хокмун. — Вас послал Король Хаон.
— Лгу? А что такое ложь? И что такое правда? — Тоузе кисло улыбнулся Хокмуну и икнул.
— Правда — это то, что по вашей шее плачет веревка, — спокойно заметил Хокмун. — Вас надо повесить. — Он коснулся рукой тусклого Черного Камня у себя во лбу. — Я знаю, на что способна Темная Империя. Я много раз попадал в ее ловушки и не желаю быть обманутым еще раз. — Он посмотрел на остальных. — Короче, я за то, чтобы его повесить.
— Сначала надо узнать, не сможет ли еще кто-нибудь добраться до нас, — резонно возразил д'Аверк. — Не стоит торопиться, Хокмун.
— Клянусь, я единственный! — Тоузе заволновался. — Скажу откровенно, добрый господин, мне приказали проникнуть сюда. У меня был выбор: либо соглашаться, либо до самой смерти гнить в тюремных подвалах дворца. Узнав секрет старика, я вернулся в Лондру, полагая, что приобретенная способность позволит договориться с теми, кто был недоволен мною. Я только хотел, чтобы мне вернули прежнее положение при дворе, а у моих пьес вновь появились зрители. Однако когда я рассказал о том, чему научился, владыки Гранбретании стали угрожать мне. Поэтому пришлось пообещать, что я перенесусь сюда и разрушу машину, которая помогла вам ускользнуть… И вот я здесь. Признаюсь, я рад, что убежал от них. Очень не хочется рисковать своей шкурой, досаждая вам, добрые люди, но…
— Неужели они не сделали все возможное для того, чтобы вы выполнили приказ? — спросил Хокмун. — Странно.
— Сказать по правде, — ответил Тоузе, потупив взор, — я не думаю, чтобы они поверили мне — просто хотели проверить. Когда же я согласился и мгновенно исчез, они, наверное, были потрясены.
— Не похоже, чтобы властелины Темной Империи были настолько неосмотрительны, — задумчиво сказал д'Аверк и нахмурился. — Однако, если, вы не можете убедить нас, то нет основания полагать, что и они вам поверили. Тем не менее, я сомневаюсь в вашей искренности.
— Вы ведь рассказали им об этом старике? — спросил Богенталь. — Значит, они сами смогут узнать его секрет!
— Отнюдь, — гордо ответил Тоузе. — Я сказал им, что приобрел эту способность за много месяцев одиночества.
— Не мудрено, что они не приняли ваши слова всерьез, — улыбнулся д'Аверк.
Тоузе казался оскорбленным. Он выпил еще вина.
— Трудно поверить, что вы оказались здесь только благодаря силе воли, — признался Богенталь. — Вы уверены, что не пользовались никакими другими средствами?
— Никакими.
— Мне это совсем не нравится, — хмуро сказал Хокмун. — Даже если Тоузе сказал правду, владыки Гранбретании уже думают над тем, где он приобрел эту способность, и будут следить за каждом его шагом. — Я почти уверен, что они найдут старика — и тогда у них будет возможность перенестись сюда со всем своим войском. Мы обречены!
— Да, тяжкие времена, — сказал Тоузе, вновь наполняя кубок. — Вспомните «Короля Сталина», акт четвертый, сцена вторая: «Безумные дни, безумные всадники, и смрад войны по миру всему!» Да, я был провидцем, сам того не сознавая!
Он явно захмелел. Хокмун внимательно посмотрел на пьяницу с безвольным подбородком, все еще не веря, что перед ним великий драматург.
— Вижу, вы удивлены моей бедностью, — сказал Тоузе заплетающимся языком. — В этом, как я уже говорил, виноваты несколько строк в «Чиршиле и Адульфе». О, превратности судьбы! Несколько честных строчек, и вот я здесь, и меня грозятся повесить. Вы, конечно, помните эту сцену и слова? «Двор и король, продажны тот и этот…» Акт первый, сцена первая. Пожалейте меня, сэр, не вешайте. Перед вами великий художник, погубленный силой своего таланта.
— Этот старик, — сказал Богенталь, — кто он? Где именно он живет?
— Старик… — Тоузе влил в себя еще вина. — Старик напоминал мне Йони из «Комедии о Стали». Акт второй, сцена шестая…
— Кто он? — нетерпеливо спросил Хокмун.
— «Он души не чаял в механизмах, он отдавал им все свое время и не заметил, как постарел». Понимаете, он живет только наукой. Делает кольца… — Тоузе умолк и прикрыл рот рукой.
— Кольца? Какие кольца? — быстро спросил д'Аверк.
— Вы должны простить меня, — сказал Тоузе и поднялся, тщетно пытаясь сохранить гордую осанку. — Вино оказалось не под силу моему пустому желудку. Пожалейте меня и разрешите выйти.
Его лицо на самом деле приняло зеленоватый оттенок.
