Фейрум - Дарья Райнер
Она ощутила дурноту. Вращающиеся колеса, мигающие анимоны, бледный овал лица, будто посмертная маска… Комната давила, сжимая голову в тисках, и Липа почувствовала непреодолимое желание вырваться. Словно она сама оказалась прикованной к кровати и связанной щупальцами катетеров…
Сорвавшись с места, она потянула на себя ручку двери. В лицо ударил порыв свежего, ледяного воздуха. По инерции пробежав несколько шагов, Липа едва успела затормозить перед зияющим провалом. Игнас поймал ее за шиворот, как ребенка, и потянул назад.
Сердце бешено стучало.
– Не делай так больше. У Дома в запасе много причуд и ловушек. Без меня – ни шага в сторону.
Это была не просьба и не предостережение. Это был приказ.
Осмотрев дыру в полу, Липа не увидела ничего: ни лестницы, ни досок, ни предыдущего этажа. Только ветер завывал в разломе.
– Что это за место, Игнас? Мы еще в Прослойке?
– Больше нет. – Он ободряюще улыбнулся. – Мы внутри временного стержня. На границе Еще-Не.
Эпизод II
Дом, в который…
♬ Aviators – Sweet Dreams
Под балконом раскинулся сад. В отличие от реального мира, здесь царила осень. Клумбы утопали в жухлой траве, мощеные тропки были усыпаны листьями. Грозовое небо опустилось так низко, что деревья, казалось, согнулись под его тяжестью, приникли к земле и сплелись ветвями в хороводе пугающих силуэтов.
Липа провела ладонью по перилам. С южной стороны дом выглядел безобидно. Навевал мысли о старом особняке из какого-нибудь готического романа, кишащем призраками и нераскрытыми тайнами. Призраки – последнее, что ее беспокоило.
Все, что она сумела узнать у Игнаса, – это причину, по которой Дом прозвали Шатким. Иногда по нему пробегала рябь времени, схожая с подземными толчками при землетрясении, и тогда Дом менялся. Перестраивался, отращивал новые этажи и лестницы, украшал себя изящными фронтонами. Или, наоборот, «линял», как выразился Игнас: стряхивал черепицу – иногда вместе с чердаком – и освобождался от лишних окон. Пытался следить за модой, но безнадежно устаревал, мешая романский стиль с готикой, а классику – с сельским барокко.
Приглядевшись, можно было заметить, как стены тянулись вверх под уклоном; слегка скошенные, они чудом держали крышу. Липа обошла Дом с севера на юг по внешней галерее. Хотя стороны света здесь считались условностью – как и время, замершее на пороге.
Перед ней раскинулся ковер из плесени и мха. Ледяные ветры выли в трубах, а чуть дальше виднелось озеро, в глубине которого, подо льдом, угадывался исполинский силуэт. Кем бы ни был озерный пленник, Липа не хотела с ним встречаться.
С восточной стороны шумело море. Лизало фундамент, оставляя на камне узоры из пены. Липа ощущала мельчайшие брызги на коже и не могла понять: как иллюзия может быть настолько реальной? Как могут люди обитать в этом непостижимом месте, не то живом, не то мертвом, отрезанном от времени, будто собранном из разных пазлов?
И что в таком случае реальность?
Между деталями мозаики оставались пробелы, но Игнаса они не тревожили. Он заверил, что обитателей немного. Все они попали в Дом случайно, придя не по доброй воле. Кто-то обжился; другие, как Игнас, продолжали исследовать миры, пытаясь понять причину Гниения и остановить процесс. Или ради забавы. Дом объединил в себе разных людей, и каждый принес с собой частицу родного мира, родной культуры. Частицу себя.
– Как ты его нашел? Дом? – Липа обернулась к Игнасу. Ей нравился «танцующий» сад, но любоваться им вечно было нельзя.
– Долгая история. – Он стоял в тени, прислонившись плечом к оконному выступу. – Но если в двух словах, привели анимоны. Ученые в моем мире долго спорили, что первично: фейрит создает разрывы в Прослойке, привлекая анимонов, или же, наоборот, анимоны проделывают дыры, выпуская фейрит.
– И к чему пришли?
Улыбка Игнаса вышла кривой, и Липа кивнула:
– Понятно.
– Я был заражен, когда понял, что кроме привычной реальности существуют другие. Прошел через дюжину или больше, пока не оказался в Доме. Это место – как отель на перекрестке; удобно хранить вещи и можно перевести дух, прежде чем двинуться дальше.
– Погоди-ка, – перебила Липа. – Так ты фейрумный? Как Она?
– Не совсем как Она, но… да.
Липа резко выдохнула.
– И ты молчал! В чем твое свойство?
Он хмыкнул:
– Я ведь упоминал про пассивную фейрумность.
– То есть ты заражен, но выгоды никакой? Это как-то… – Слово «глупо» едва не сорвалось с губ, но Липа прикусила язык. – А как же полеты, суперсила, рентгеновское зрение? – Она оттолкнулась от перил и оказалась в тени, рядом с Игнасом. Он взглянул на нее, словно окатив ушатом ледяной воды.
Липа начала замечать перемены в его настроении. Вот Игнас улыбался, а через минуту в его глазах мелькнуло нечто пугающее: не столько угроза, сколько предостережение.
– Прости. Глупость сморозила.
– Ничего, – глухо отозвался он и, повернувшись к Липе спиной, зашагал по коридору. – Однажды поймешь. Не все сразу, а то через край польется.
– Ты о чем?
Она догнала его у поворота. Вниз вела лестница с высокими ступенями. Кое-где зияли провалы – как та дыра, в которую она чуть не угодила.
– О том, что важно рассчитывать силы. Нельзя перелить в кружку всю воду из ведра. Только постепенно, раз за разом.
Липа замерла на ступеньке.
– Ты чего?
– Страшно стало.
– Держись за меня, тут два пролета.
– Я не про лестницу. Про тебя. – Липа смотрела мимо Игнаса, в точку над его правым плечом. Осознание пришло внезапно, будто лампочка зажглась в голове. – Я не знаю о тебе ничего. Совсем ничегошеньки. Только имя, но представиться можно любым. Ты так легко говоришь о сложных штуках, но при этом не ученый. Кто ты?
– Я фейрумный, Филиппина. – Он развел руками. – Брожу от мира к миру, пытаюсь понять, как далеко распространился фейрит и остались ли зерна, им не тронутые. Я… – Он запнулся. – Как видишь, я один. Не знаю, сколько требуется слов, чтобы ответить на вопрос «кто ты?». Можно потратить часы, пересказывая жизнь год за годом, и если уж на то пошло, ты для меня тоже загадка.
Липа фыркнула.
– Вовсе нет.
– Да. Любой человек – загадка, если ты не читаешь мысли.
– А среди фейрумных бывают телепаты?
– Может быть. Я не встречал.
Лестница вывела их в новый широкий коридор. Старенькие обои в цветочек вздувались пузырями, отходили ближе к потолку, обнажая слой известки и серый бетон. На окнах висели тюлевые занавески. В горшках зеленела герань. От гвоздя, забитого над дверным косяком, тянулась бельевая веревка – пустая, если не считать полосатого коврика, висевшего в дальнем конце коридора. Там же притулился велосипед с ржавой цепью и снятым сиденьем. Возле одной из дверей выстроились в ряд банки из зеленого стекла, пара кастрюлек и бидон. Липа будто перенеслась в прошлое – в захламленную прихожую типичной коммуналки.
Из-за угла вдруг высунулась рожица – черная, будто измазанная сажей. Белки глаз
